Я люблю

— Постой! — Ленка хохочет. — Давай поужинаем. Притащила я шмат сала. У казаков на старинную шаль выменяли.

— Спасибо, кормилица!

— Не меня благодари, а мачеху. Не позволила идти к коханому с пустыми руками. Возьми, говорит, харч, накорми моим приданым своего бугая.

— Так и сказала? Ну и ведьма!

— А за что ей любить тебя? Она всех мужиков обманщиками считает. Одному Богатырю верит.

— Несчастная баба!

Вибрирует оконное стекло и чашечка будильника. Жужжат обеспокоенные мухи. Гудок!.. Люди спешат на работу, а я с милой прохлаждаюсь.

Окно раскрыто в теплую ночь. Небо густо забрызгано звездами. Каждая хочет упасть на землю и не падает. Посреди звезд катится белая, свежеоткованная лунная лепешка.

Сидим с Ленкой на подоконнике, ужинаем и смотрим на расцвеченную Магнитную землю. Огни, огни, огни. Вон там, где громадное зарево, домны. И коксовые печи выдают свой огненный пирог — сквозь тучу пепельно-желтого дыма просвечивает пламя. Справа от озера великан-сеятель вкривь и вкось наугад сыпанул добрую жменю светлячков — целый миллион. Это мартены, прокатные, блюминг, чугунолитейный и прочие, прочие.

Смотрю на все на это и чувствую себя на вершине жизни. Отсюда, с высот моей всемогущей юности, вижу весь мир, его прошлое, настоящее и будущее. Все мне подвластно. Все могу сделать, на что способны люди. Безгранично уважаю себя. Мечтаю безбрежно. Как в песне: «Мы рождены, чтоб сказку сделать былью».

Ленка отошла от окна, положила на обшарпанный стол недоеденный кусок, взглянула на меня.

— Ну, Саня, рассказывай, что у тебя нового.

Она еще страдает, чего-то боится, а я уже забыл все свои дневные приключения. Только Ленкой любуюсь.

— У меня всегда одна новость — ты!

Хороша она в лунном свете в своем коротеньком платьице, с узкими полосками материи на плечах. Тонкая шея белеет, как ствол березки. Почему я не поэт? Ладно, она и чужими стихами не побрезгует.

— «Я помню чудное мгновенье: передо мной явилась ты. Как мимолетное виденье. Как гений чистой красоты...»

— Дальше! — просит Ленка.

— Дальше не про нас с тобой.

Она громко рассмеялась. Забыла, что может всполошить соседей. Спохватилась. Прикрыла рот ладошкой.

Я осторожно подхожу к мимолетному виденью. Гляжу и наглядеться не могу.

— Не смотри на меня так, Саня, сглазишь!

— До чего же ты красивая, Ленка!

— Не выдумывай! Самая обыкновенная.

— Красивее всех! Не было еще таких! И не будет!

Она поцеловала меня в губы, потом чмокнула в глаза, в один, другой.

— Всегда так смотри, всегда так говори!

Коротки летние зауральские ночи. Засерело. Луна налилась багровой ржавчиной, упала с высоты и разрубила своим каленым ребром горный хребет. Выцветали заводские огни. Повеяло росным утренником.

Там, за хребтом, ночи, зори, туманные рассветы, а у нас начался трудовой день, тысяча сто сорок восьмой со дня рождения Магнитки.

Ленка причесывается перед осколком моего зеркала. Пристально вглядывается в свое побледневшее, с запавшими глазами личико. Сдвигает брови. Облизывает выпитые губы. Не бойся! Все равно красивая!

Она чисто женским делом занята, а я — мужским. Просматриваю газеты и тоже хмурюсь. Всерьез, не так, как Ленка. Страшен потусторонний заграничный мир.

«Геббельс и Штрассер во время парада германских фашистов повторили свои угрозы кровавого террора: «Скоро каждый, кто станет даже мысленно приветствовать Москву, будет повешен».

«Еще одно кровавое воскресенье в Берлине».

«Вооруженные силы фашистов насчитывают уже более пятисот тысяч человек».

«Улицы Нью-Йорка поражают приезжих иностранцев огромным количеством нищих, толпами голодных безработных и рядами пустых магазинов, брошенных арендаторами. «Эмпайр стейт билдинг» пустует на 70 процентов. Американцы, любители мрачных шуток, называют стоэтажный небоскреб домом призраков. Фермеры молят бога, чтобы урожай этого года не оказался слишком хорошим, в противном случае миллионы бушелей пшеницы придется вывезти на бездонную свалку — в море».

Ленка все еще причесывается, все пытает себя: красивая или некрасивая? А я откладываю «Правду», беру «Магнитогорский рабочий».

— Подлец! — во весь голос кричу я.

— Кто? — испуганно спрашивает Лена.