Я, колдунья и полосатый кот (СИ)

— Борщёвка ядоносная! Дуботолка скудоумная! Рыло б твоё окаянное напазадирать да пакли выдернуть! — Агриппина явно обзывалась и угрожала, только я и половины не понимал. — За коим лысым бесом сунулся?! Аль просил кто?!

— Вот и разгадка твоего имени обнаружилась! — буркнул я. — Агришься знатно, зачёт! Я её спас, значит, а она меня последними словами полощет! «Спасибо» говорить не приучена?

— Спас?! — травница аж поперхнулась. — Меня?! Ты?! Потетеня глупомордый?! Василий, слышал?

Солнцеликий захихикал, уткнувшись в лапы, затем поднял на меня глаза, зыркнув сквозь прищур так, как умеют исключительно коты. Вроде, просто смотрят, а ощущаешь себя мелким ничтожеством на фоне их хвостатого величества.

— Што хайло захлопнул? Уразумел, што чушь сморозил?

Агриппина подступила ко мне почти вплотную. Ещё чуть-чуть, и носами столкнёмся. Щёки алые, залитые гневным румянцем, рот скалится, выплёвывая упрёки и ругательства, руки сжаты в кулаки. Дураку понятно: сейчас будет бить. Радует, что ухватом не догадалась вооружиться. Или его время не пришло...

Я сделал шаг назад. Без боя не сдамся! Но лучше переместиться поближе к двери: тактическое отступление — это же не поражение, просто один из методов противостояния с противником. Отойду, соберусь с силами, потом как... Дальше я ещё не придумал. Сказал, проигнорировав два предыдущих вопроса:

— Да. Тебя. Я. Из тумана еле живую выволок, иначе бы там и осталась!

Первую оплеуху я пропустил. Перед глазами вспыхнуло, щёку обожгло, в носу почему-то возник запах пижмы. Крепко приложила! Хорошо, не кулаком! Впрочем, один — один, я же ей тоже вмазал в лесу.

— Сильнее травницы себя возомнил! Как язык твой поганый повернулся-то такое ляпнуть?! — Агриппина продолжала меня лупить, ловко пробивая неумелую защиту. — Я верх брала, заклятие читала! Влез, изгадил всё! Што приключится вдругорядь, не ведаю!

Треснула напоследок и, громко топая, выбежала из избы. Не выгнала. Уже радует. Василий метнулся за травницей. То ли успокоить решил, то ли что-то коварное замыслил. Не для хозяйки, само собой. Для меня. Захотел посовещаться, придумать, как меня уморить поизысканнее. Самое гадкое в том, что ни уйти, ни остаться не могу. Пропаду. Прав папаня, хоть признавать это стыдно.

За окном раздался тихий плеск. Видать, в бочку занырнула. Правильно, остудись, красавица! Смой с себя злобу. И мазь заодно.

Внезапно я ощутил, что меня трясёт. Крупно так, рывками, словно я за провода под напряжением схватился. Догнало. В лесу-то испугаться не успел. Слишком стремительно развивались события, для страха времени не оставалось. Оно появилось сейчас. Грудь перестала вдыхать воздух, в горле возникла невидимая пробка, ноги отказались слушаться. Я с размаху плюхнулся на пол, от души приложившись задницей. Боль взбодрила.

Мне срочно нужно выпить, понял я. Где, говорите, у Агриппины бар с хмельными напитками? В подполе? Завалившись набок, пополз к источнику забвения и вдруг увидел то, отчего пропало желание вести себя в доме травницы без должного уважения: крышка подпола была вырвана с мясом. Не помогли ни петли, ни шпингалеты. Я не спросил Василия, как он умудрился выбраться, теперь вопрос снялся сам собой. Появился другой: что же это за тварь в обличии кота, у которой хватило дури вынести крышку, судя по всему, без особого труда?! Царапин и других подобных повреждений на ней незаметно. Выходит, вышиб одним ударом.

К счастью, от дурных мыслей меня отвлекли голоса в сенях. Возвращаются мои мучители!

— ...да он, он, правильно молвишь! — шептал Василий. — Знаю я тощих. Жрут, аки не в себя, жиром не зарастают ни капельки. Ему корову умять — раз плюнуть! Ещё и добавки попросит...

— Што предпримем? Домыслы к обвинению не приштопаешь. На чистую воду б его вывести, признание вытягнуть. На сходе выложим, покумекаем, как змея извести, пока он сызнова тенью не перекинулся и мрак за собой не покликал.

— Есть думка одна, — довольно промурлыкал кот.

Я представил его хитрую рожу, и мои пальцы потянулись к воображаемому горлу. Вот же мурло шерстяное!

— Давай-ка его подпоим! — продолжил Василий. — Я к хмелю стоек, молодяжнек же окосеет знатно, язык развяжется...

— Мнится мне, Васютка, — засомневалась Агриппина, — помыслы твои корыстные. Опять желаешь за воротник заложить да в слюни упороться...

— Помилуй, матушка! — возмутился кот. — Об общем благе радею! Воротника у меня отродясь не водилось! Хлебал горькую, грех не признать, бо на душе кручина лютая. Но нынче, в лихую годину, позволь мой порок позорный на службу селению нашему поставить!

Травница промолчала.

— Я с ним побаю, мол, то да сё, горлица наша осерчала шибко, погорячилась, повиниться желает. Ты ж на стол снеди метни, садовины разной, мерник перевары сыченой, четверть настоек душистых. Ни слова не молви, будто стыдно тебе говорить с Юрой этим. Разомлеет, оклякнет, тады я его в лапки-то и заграбастаю.

Я нахмурился. Вот так, да? Окей, поиграем по вашим правилам! Сделаю вид, что ничего не слышал. Тем более, выпить предложат, накормят, а после я уже Васяна разводить начну. Не верю, что котяра умнее меня.

***