Я хочу свою жену… (СИ)

Позади раздаётся щелчок. Чьи-то далёкие шаги замирают.

— Постой здесь, солнышко. — слышу чей-то голос, не понимая, принадлежит ли он Тимуру. — Эй вы! — уверенный окрик приводит в чувство.

Я сбрасываю с себя наваждение и, дёрнувшись в сторону, оказываюсь на свободе. Шея горит, горло першит, лёгкие обжигают, будто я вдыхаю пар над кипящей кастрюлей, а не кислород.

— Закрыто на спецобслуживание! — выплёвывает Лёша, пока я пытаюсь сфокусировать подводящее меня зрение и надышаться. — Убрать его.

Вздрагиваю. Кого убрать? Где?

Оборачиваюсь так резко, что голова идёт кругом, а кафе несколько раз переворачивается.

Мужской силуэт мной неузнаваем, но вот девочка, что неуверенно топчется на коврике у дверей, мне кажется знакомой.

— Снежка! — визг дочери до невозможного громкий. Он режет по ушам и монотонно застывает там, размноженным эхом.

— Не трогай… — рычу я, более-менее опомнившись. — Не смей! Это лучшая подруга твоей дочери!

Кристинка буквально падает на меня, шепча мне «Спасибо, мамочка». Я обнимаю свою дочь, желая удержать её в своих объятиях как можно дольше, но она рвётся к подруге, а я не могу её удержать. Мне просто недостаёт сил.

— Сам Богданов. — пренебрежительно отзывается мужчина.

Я нахожу силы развернуться и взглянуть на того, кто стал невольным свидетелем наших семейных разборок.

Высокий брюнет смотрит на громил моего мужа без тени страха. Мне даже кажется, что в его взгляде присутствует некое пренебрежение и раздражение.

— Слушай, не знаю, кто ты там, — поправив воротник рубашки, Лёша делает шаг в его сторону, закрывая мне весь обзор, — Но ты хорошо живёшь. Небедно. У тебя дорогая обувь. Дорогие часы. Маленькая дочь. Хочешь и дальше так жить, забудешь о том, что видел.

Холодею.

Это я уже себе напридумывала, или Лёша только что угрожал отцу расправой над его дочерью?

— Обязательно. Вот ты уйдёшь, и я сразу обо всём забуду.

Не знаю почему, но мне кажется, что этот мужчина очень странно говорит. Будто со знанием дела. Будто знает, что перед ним не просто мэр находится, а зная, кто он есть на самом деле.

— Я не поленюсь, проверю. — усмехается Богданов. — Как-никак наши дочери дружат.

Не могу сказать ни слова. Да мне и не нужно. Лёша не прощается со мной, ничего не говорит. Он уходит молча в сопровождении своих шкафов, лишь ненадолго остановившись рядом с Кристиной, у которой чудесным образом стихла вся любовь к отцу. Дочь пытается разговорить перепуганную и очень бледную подругу. Тянет её за руку, но Снежана упрямо качает головой, искоса поглядывая на своего, я так понимаю, отца.

Мужу удаётся получить поцелуй в щеку от дочери и он со своей охраной наконец-то покидает кафе.

— В порядке?

Короткий вопрос. Банальный. Обыденный.

…но у меня на него нет ответа.

— Буду. Позже. — хрипло выдыхаю я, не зная, куда деться от проницательного взгляда голубых, почти что синих глаз.

Меня чуть не задушил собственный муж. А стыдно именно мне, за то, что этому нашлись свидетели.

Кажется, я рано вычеркнула себя из списка сумасшедших.

— Бывший муж?

Качаю головой, не зная, куда деть глаза:

— Действующий. — всё, на что меня хватает.

— Однако… — странно тянет мужчина, не двинувшись с места. — Ладно, предлагаю отсюда уйти. Всегда знал, что в суши-барах какая-то нездоровая атмосфера.

Мужчина отходит.

Я пытаюсь унять нервную дрожь и перестать постоянно касаться саднящей шеи. Поправляю шарф, искоса наблюдая за тем, с какой непринуждённостью завязывает разговор с моей дочерью посторонний мужчина. Так не вовремя вспоминаю, что он вдовец, только вчера похоронивший жену. В памяти вновь звучит мой долбанутый весёлый голос, зазывающий устроить девочкам развлекательную программу…

Как стыдно. Снова.

Не знаю, оплачивал ли Лёша наши "посиделки". Умышленно направляюсь к дверям, не заплатив. Я в это заведение больше ни ногой. Все кафе, рестораны и магазины исчезнут, останется только «Сушитория», а я ни в жизнь сюда не сунусь.

Не люди, а мрази. Ни одна мышь не пробежала по залу за всё это время. Забились где-то там, в кухне или подсобках, как реальные мыши, и делайте что хотите… Твари.

— Здравствуйте. — девочка здоровается со мной, глядя на меня настороженно и грустно.

— Привет. — пытаюсь улыбнуться, но тут же себя отдёргиваю. Как-то это всё неправильно.

Вспоминаю всё, что я знаю о сочувствии, и чувствую, как меня бросает в жар. Я ничего о нём не знаю. Когда умерла моя мама, я дико ненавидела всех людей, пришедших на её похороны и поминки. Каждое сказанное ими слово отзывалось во мне протестом и вызовом. Когда умерла мама Инги… Да, я вообще не смогла ничего из себя выдавить. Ни единого словечка сочувствия или поддержки. Я просто была рядом и обнимала её время от времени, сколько бы она ни выпускала колючки.

— Вы далеко живёте? — интересуется тот, чьего имени я так и не удосужилась узнать.

— В этом доме.

Мой спаситель открывает перед нами дверь, пропуская всех вперёд. Мне совсем неважно, что он не полез за меня в драку, не пригрозил никому полицией или своими связями, он для меня всё равно спаситель, просто потому что пришёл как нельзя вовремя.