Я из огненной деревни…

«…Операция „Гамбург“ в районе гор. Слонима.

Эта операция была одной из наиболее успешных операций, проведенных до сих пор в Белоруссии. Данные разведывательной команды полиции безопасности и СД были такие точные, что удалось обнаружить каждый лагерь. В многочисленных боях было убито 1676 партизан. Далее было расстреляно по подозрению в связи с партизанами 1510 чел. Были захвачены многочисленные трофеи, в том числе 4 броневика и 8 противотанковых ружей, огромное количество скота и зерна. В населенных пунктах, расположенных в районе операции, кроме того, было Уничтожено 2658 евреев и 30 цыган. Потери немцев составили 7 убитых и 18 раненых.

Операция „Альтона“ в районе Коссова — Бытеня.

Эта операция была проведена с целью разгрома прорвавшегося на юг после операции „Гамбург“ большого партизанского отряда… Партизаны потеряли убитыми 97 чел. Далее в этом районе было расстреляно 785 чел. по подозрению в принадлежности к партизанам, 126 евреев и 24 цыгана. Захвачены значительные трофеи: скот и продовольствие. Оружия и боеприпасов захвачено незначительное количество» [48].

На самом деле в районе Слонима каратели даже не столкнулись с партизанским отрядом. Они набросились на близлежащие мирные деревни.

ЗВЕРЬ ОХОТИТСЯ НА ЧЕЛОВЕКА

«…Идешь, идешь, идешь, идешь, слышишь, тут треснет, так ты в другую сторону. А они в лесу ловили, по болоту… По грязи идешь, по пояс, барахтаешься, чебохаешься, а бо-о!.. Не дай божечка! Говорили:

— Будем раз в день есть, только бы из болота вылезти…»

(Из рассказа Ганны Григорьевны Тарасевич. Иканы Борисовского района Минской области.)

Человека гонят, выживают из деревни, из города — в лес. Потом идут на охоту. На женщин, на детей охотятся,

Звери идут облавой на людей.

Рассказывает Ганна Павловна Бурак. Лисна Верхнедвинского района на Витебщине.

«…В лесу мы там с неделю просидели. Муж говорит: — Поедем мы ближе к дому. Там один сосед, говорит, переехавши, дак они в деревню ходят, картошки приносят, зерна приносят, мелют, болтушку варят, лепешки пекут Вот и мы, говорит, поедем туда.

Ну что я, я ж одна не упрусь, что я сделаю одна с двоими детьми? Ну вот, приехали — наложили воз сена, повез он, и дочка поехала с ним.

— Я, говорит, пойду домой, може, принесу картошки!

Ну вот, они поехали, а я осталась так с детьми своими. Приехал, последний воз сена наложили. Он мне говорит:

— Нехай ребяты едут со мной, а то последнее будем забирать, дак некуда буде им сесть…

Там и кадушки были с жирами, там все было. И некуда будет сесть. А по озеру идти — уже было верховодье по льду, вода большая.

— Ноги, говорит, замочат, а где они тогда будут сушить, негде будет сушить.

Ну, а я думаю: неужели ж он чтобы хуже хочет? Я взяла этих ребят, усадила ему на сено, они и поехали. Он говорит:

— Приедем, сгрузим, а тогда или я, или Клавдя к тебе приедем.

Ну, вот они и поехали, а я осталась. Жду, жду, жду — их нетути. И солнце зашло — все нет, и темно стало — все их нет. Я уже — в панику, плачу. Что уже, значит, давно нетути, что уже их нет. Пошла к соседу, стала рассказывать. Они говорят:

— Ясно, что их нет, уже их немцы уловили, там бы они не сидели.

Ну и вот, утром, чуть свет, прибегает этот мой старший хлопчик ко мне. И говорит:

— Мамка, нас немцы уловили. И дедушку уловили, говорит, и Витю, и там, говорит, Кузьму с ребятами уловили, старуху одну… А я это пришел, потому что нашли двух коров и приказали одну корову мне вести, а другую — другой девочке. Ну, я, говорит он, думаю: „Буду вести эту корову до болота, а тогда, говорит, за сани привяжу, а сам — в лес“. Едем тихонечко, привязал за сани, а немец назад не глядит. Привязал эту корову — и ходу в кусты, и побежал. И эта девочка побежала за мною.

Побежал, говорит, под дерево и повалился, и лег… Отец мой был глухой, а меньший хлопчик говорит ему:

— Дедушка, а нашего Шуры уже нетути. И плачет. А немец говорит: