Я из огненной деревни…

Ну, я пошла, подоила корову. Тогда мама говорит:

— Курей бьют. Помани в хату курей.

Ну, и сидим в хате. Пришел племянник мой. Спрашивает:

— Были у вас партизаны? Мама говорит:

— Были, дала им повечерять, хлеба, молока дала, и ушли.

Разговариваем. А тогда она говорит:

— Детки мои, глядите, Прохора ж у нас убивают!..

Это по соседству, через окно мама видит. Еще сестра моя с дочечкой была у нас. Мама говорит:

— Глядите!..

А там три выстрела — и девочки на истопку полезли.

Ну, и тут же к нам пришли. Мы стоим все около печки. Вот так рученьки посжимали, а печечка горит. Ну, пришли… Высокий, высокий пришел, в очках. Вот, кажется, я и теперь его вижу, узнала б. Как пришел, так хату и раскрывает. За меня:

— Иди корову выпущай! А брата — на улицу.

Пошла я корову выпускать. А она ж не идет. Тоже боится, корова, аж на стену лезет. Я во двор из хлева вышла, а он меня как швырнет — дак я и полетела. Ручкой автомата ворсанул. Два раза. Первый раз я не полетела, дак он в другой раз.

Мама из хаты выходит. Мама как вышла, маму он и шахнул — всю вот тут шею продырявил, и все вот это отвалилось. И мать моя тут же и легла.

Он и ушел. Еще мне вот так ногой дал, и нас на улицу — корову гнать. Я эту корову на улицу вытурила. А там старик один, — он помер уже, — стоял… Корова стояла, а он так вот корову обнял… А его так били, так били!..

А я своему брату:

— Мой братка, говорю, мой братка, все поскрывались, а мы, говорю, вот и попадомся…

Вопрос: — А старик тот корову обнял, чтоб не вести?

— Не, его сильно били, он на корову обвалился и стоял. А тут коровы идут, кони ржут, — тоскливо, страшно было… Говорю:

— Не спрятались, и все наше и пропало, браточка. Погибнем мы.

Ну, и стоим, куда ж идти, стоим среди улицы. Нема нигде никого — ну, ни души! Всех уже перебили.

Подходим вот сюда, на край, на краю стоим. А тут немцы лежат с этими пулеметами. Нам некуда. И идут они к нам.

— Ну, говорю, братка, погибнем мы. Давай утекать, чтоб утекающих нас, чем так…

Они пришли и говорят:

— Не удирайте, а то поубиваем. Погоните коров и поедете в Германию.

И другой подошел, тоже по-нашему разговаривал!

— Сколько вам лет?

Я говорю, что восемнадцать, а брату — четырнадцать…

А я вышла, правду вам сказать, только галоши на мне были, так вот, на босую ногу, и так вот — голая. Ничего на мне не было. Я говорю:

— Ну, давай убегать, Иван!.. — своему брату.

А в хате, что напротив, у них там деток было никак Семь или восемь. Дак там крику! Так кричат, так кричат — слышно!..

Ну, все — бежим! Ну, и побежали в лес, через чащу по болоту. А снег — вот так, до пояса. В болото влезла уже на ногах у меня ничего нет. Л они по нас — так дают, так дают, вы поверите… Но пуля в нас ни разочку не попала!..

Мы легли в этот снег, полежали, потом встали и сидели в лесу до вечера, пока не смерклось.

Нашли место партизанское: там они, видимо, ночевали — жарок еще был, еще висели веревочки. Он те веревочки взял, что партизаны оставили, а у него лапти были и онучи, дак он и мои обмотал ноги. А за ночь у меня ноги вот такие были, обморозила. Вот поглядите — и сегодня пальцев нема… Мы там побыли, переночевали. Я уже идти не могу… Брат мне две палки выломал…»

За славным житом — спокойная деревня… А в деревне этой убили в тот снежный день 297 человек.

ДИТЯ БЕЖИТ БОРОЗДОЮ

С этой женщиной мы встретились случайно. Бывший партизан, инвалид, и уже бухгалтер тоже бывший, на пенсии, Роман Драгун, посоветоваться с которым подсказали нам в райкоме партии, отнесся к делу серьезно. Бросил руководить семейным рытьем колодца, помылся, переоделся и, тяжело управляясь с протезом и клюкой, подсел в наш «газик». Оттуда, с зеленой и укромной станции Копцевичи, мы направились в его родные места, в западный уголок Петриковщины [34]. Управившись там, домой мы возвращались в сумерки. И тогда наш проводник вспомнил еще одного — в деревне Слобода. «Може, и он расскажет».

Его знакомый, Адам Стракач, тоже бывший партизан, сам не видел того, что происходилов его родных Березняках (в Слободу он переехал после войны). Из четырехсот односельчан, убитых карателями в ноябре 1942 года, чудом спаслось несколько человек. И среди них — Адамова сестра Алена. Живет и она в Слободе, через несколько хат…

Алена Ивановна Булаванамного старше своего брата. Уже совсем малоподвижная, немощная старушка, добрых За семьдесят. Это мы сначала только почувствовали по ее усталому голосу, по непритворному кряхтенью. В хате был сумеречный час, хозяйка отдыхала, прилегши на кровати еще не раздевшись. Энергичный Адам Иванович включил свет и сказал ей, что надо, вот, чтоб она рассказала, что было тогда в Березняках, а раз надо, то надо.

Старуха встала и, уразумев, что к чему, исподволь настроилась, начала.

«…У меня и голова все болит, а еще я и сильно недослышу…

Ну, как оно было. Там же наших всех людей побили. Там на другой день людей столько лежало… А волки как попривыкали, так людей ловили потом. Людей попривыкали есть…