Я – инопланетянин

— Думаю, ты потерял женщину. Я знаю, что такое любовь, и помню, что значит ее потерять. Когда я был молод… — Его глаза затуманились, словно полированный агат зрачков покрылся росой. Потом он произнес: — Ты человек, Хранитель, и я человек. Нельзя прожить жизнь, не ведая волнений сердца, не одаряя любовью и не принимая ее, не мучаясь, не страдая… Такая жизнь скучна, как свиток бумаги, на коем не написано ни слова. А твой свиток не пуст. Нет, не пуст!

Протянув руку, Аме Пал коснулся моего колена. Глаза его снова стали живыми и блестящими.

— Время идет, свиток разворачивается, и будет в нем написано все, что приготовила тебе судьба. Даже боги подчиняются карме… Твой кармический путь тяжел, но разве, пройдя через множество воплощений, ты не получишь достойной награды? И разве память о пережитом, о твоих возлюбленных и друзьях, не будет с тобою навечно?

Может быть, ты вспомнишь и меня, твоего недостойного собеседника…

Я киваю, а он продолжает говорить, снимая с моего сердца груз печали. Голос его негромок; он уже не смотрит на меня, а будто размышляет вслух, глядя на темную воду в бассейне:

— По-разному уходят люди. Одни — в покое и мире, другие — в тревоге за близких, оставшихся беззащитными, третьи — в отчаянии и страхе, но это простительно: не всякая душа желает покинуть тело и покориться неизбежному. Уходят без боли или в страданиях, рвут жизненную нить одним ударом или пилят тупым лезвием, мучаясь сами и мучая других… Но и в этом нет греха; жизнь — великое сокровище, и только владеющий им решает, когда пришла пора расстаться. Плохо, когда уходят с ненавистью. Там, на западе, — он вытянул руку к афганской границе, — рвутся жизни тысяч людей, и там бушует ненависть. Она надвигается, как туча, темная туча, что затмевает свет моей обители. И так — год за годом… — Аме Пал покачал головой и повернулся ко мне: — Скажи, та женщина, которую ты вспоминаешь, ушла без ненависти?

— Да. В страхе, тревоге, отчаянии, но без ненависти.

— Значит, она возродится человеком, и, если написано в свитке судьбы, ты ее встретишь. — Он сделал ритуальный жест. — Я буду молиться, чтоб это свершилось. А ты, Хранитель, будь внимателен: узнай ее, не пропусти…

Лицо Ольги всплыло передо мной, шевельнулись в улыбке губы, сверкнула полоска зубов, и я внезапно понял, что прощен. Прощен не за то, что случилось, а за свое бессмертие, могущество и знание — за все, что охраняло меня, отгораживало от земной реальности, с которой Ольга была слита, как водяная капля с океаном.

— Не пропущу! — выдохнул я. Потом спросил: — Ты говоришь, что люди уходят по-разному, в тоске и в мире, в покое или в страхе… Как уйдешь ты?

Глаза Аме Пала весело блеснули.

— Об этом мы узнаем, когда мой свиток развернется до конца! Я узнаю и ты! Непременно!

— Как?

— Что-нибудь придумаю. Там, — он поднял к небу лицо, — скитаются души праведников, целые сонмы душ, а еще — боги, асуры, будды… Вдруг найдется такой, который передаст тебе привет? Я попрошу.

— Зачем просить? Ты сам праведник, — сказал я, и мы заговорили на другие темы. Потом он ударил в гонг, велел мальчишке-послушнику нести ужин, молоко, творог и кашу из проса. Я ел, и впервые за эту неделю пища не горчила на моих губах.

ГЛАВА 13 БАКТРИЙСКАЯ ПУСТЫНЯ Конец одиннадцатого дня Двенадцатый день и ночь тринадцатого

Розовый коллоид, затянувший рану в животе Сиада, уже не пенился, а оседал, темнея и уплотняясь на глазах. Кровь перестала течь, дыхание выровнялось, но кожа казалась неестественно бледной, словно натертой белилами. Разглядывая его физиономию, с которой сползла темная маска, я удивлялся, с каким мастерством ее изваяли: губы полноваты, нос широковат, челюсти массивны, но все слегка, чуть-чуть, дабы выдержать паритет между негроидными и европейскими чертами. Искусная лепка! Будь он порумяней, смог бы сойти за швейцарца или баварца, а посмуглее — за уроженца Неаполя или Сицилии… Сейчас, сменив оттенок, как хамелеон, он лишь отдаленно походил на настоящего Сиада ад-Дагаба, телохранителя суданских президентов. Того Дагаба, чьи фотографии и файлы предъявили мне в моем моравском домике.

Интересно! А самое интересное, станет ли это новостью для Жиля Монро?

Макбрайт, присевший рядом с раненым, похлопал его по щекам и поднялся.

— Будет жить! Вернее, функционировать.

— Андроид? — сухо поинтересовался я.

Фэй вскрикнула и отступила на шаг, прижав к губам ладошку. Джеф окинул ее насмешливым взглядом.

— Да, андроид. Органоробот. Помните, я вам рассказывал? Про биоплант, обернувшийся в моей корпорации органоплантом… Вот эта штука. — Наклонившись, он прикоснулся пальцем к розовой массе. — Органоплант, да кости, да немного мозгов и кое-какие новые органы вроде центров пигментации и регенерации… И вот перед нами слуга и защитник, сильный, стремительный, покорный и практически неуязвимый! Ну, что скажете, приятель?

— Скажу, что я наделен полномочиями эксперта СЭБ, а это значит, что я представляю власть. Здесь. В данный момент.