Я и ты

Дом в середине переулка Николая Островского (он тогда так назывался) был построен в начале прошлого столетия и, как и многие дома в округе, именовался доходным; домовладельцы прибыль с них неплохую имели. Незадолго до нашего переезда его реконструировали, перестроили, избавившись от коммуналок. Средств украсить, придать что-то свое, оригинальное хватило только для фасада, выходящего на улицу, а во двор смотрели голые кирпичные стены, даже не оштукатуренные. Архитектурными изысками дома эти не отличались, Москву не украшали – в отличие от более старинных особняков дворянских, княжеских и купеческих фамилий, которые в советскую эпоху смотрелись (да и сейчас смотрятся), как филигранно отшлифованные бриллианты среди не касавшихся еще руки искусного ювелира алмазов. Таких зданий-алмазов, по большей части четырех-и пятиэтажных, здесь тоже было достаточно, туристические экскурсии не обделяли их своим вниманием.

Так выглядит центр и моей родной Одессы, за что ее причисляют к мировым архитектурным красавицам. Я была вне себя от счастья. Как же мне повезло! Скажите на милость, какой подарок судьбы: иметь возможность плутать по лабиринтам этих уютных, насыщенных особым ароматом истории, узких улочек, где можно заблудиться, словно в густом лесу (ощущение, что сложный кроссворд разгадываешь), и видеть всю эту прелесть. Сколько ни смотри – все равно никогда не насмотришься. Вроде прежде и жила рядом, но редко сюда заглядывала, все больше в другую сторону, на Воздвиженку и Моховую. У меня еще долго болела шея, едва не свернула ее, ведь, когда гуляла или в троллейбусе ехала по Кропоткинской (сейчас – Пречистенка), только успевала крутить головой направо-налево, глазея на очередное зодческое сокровище, которыми изрядно одарили старую добрую и теплую Москву. Это не величественная, но вместе с тем холодная красота Петербурга; Петра творенье все-таки европейский град, а Москва со своей купеческой стариной Замоскворечья, церквами и монастырями (один Новодевичий или Елоховская церковь чего стоят, не говоря уже о кремлевском ансамбле) – нашенская, русская.

А вот и моя остановка – Дом ученых. Дверь троллейбуса распахнулась, а я, как поет Иосиф Кобзон, все стою, глаз не отвожу. Водитель, будто чувствуя мое настроение, не спешит трогаться. Только легонькое подталкивание сзади стоящей старушки выводит меня из полусна и заставляет вздрогнуть:

– Вы что, у Мертвого не выходите?

Как я не свалилась со ступенек троллейбуса от такого вопроса, сама не знаю. На привидение пожилая дама совсем не была похожа. Худенькая, с открытым русским лицом, аккуратно подобранными прядями волос под видавшей виды шляпкой. Ее темно-коричневое полупальто, судя по всему, тоже немало повидало на своем веку, из-под него выглядывала темно-синяя юбка. Тоненькие ноги в чуть-чуть приспущенных фильдеперсовых чулках заканчивались аккуратно зашнурованными полуботиночками незапамятных времен.

Старушка замахала руками:

– Ах, я совсем с ума сошла, наверное, напугала вас. Извините Бога ради, сама не знаю, что мне в голову взбрело. Я все по-старому называю, а по-новому не помню, в голове никак не держится.

Я помогла ей спуститься с подножки троллейбуса, она поблагодарила, обернулась и кивнула в сторону дома на другом углу переулка.

– Сейчас здесь дипломатов обслуживают, а когда-то Айседора Дункан жила. Бывало Есенин к этому дому на извозчике подкатит и, наверное, хмельной, как гаркнет на всю улицу своим раскатистым голосом: голубчик, у Мертвого останови!

Старушка еще раз извинилась и, поклонившись, растворилась в дверях небольшого магазинчика, в доме на углу Всеволожского переулка (там сейчас какое-то подразделение таможни).

Я тоже туда направлялась – как мне говорили мои сотрудники, в новую квартиру нельзя входить с пустыми руками, обязательно что-то нужно купить. И не только в первый раз, а пока не обвыкнешься. Этот магазинчик, по сравнению с другими в районе, неплохо снабжался. Здесь всегда было многолюдно, иначе и быть не могло: ведь такие «эти глаза напротив». Начальственные. Исполкомовские. Поискала взглядом старушку, но она как будто бы испарилась или затерялась среди других пожилых людей, толкавшихся в очереди.

Прикупив выпить и закусить, я пошла к теперь уже моему дому. Не знаю, как для других, а для меня, счастливого новосела, он сиял, как невеста в день свадьбы. Правда, на неопытную прыщавую девчонку-хрущевку, впервые вступающую в жизнь, он не был похож. Скорее на даму, вторично выходящую замуж, знающую и понимающую, что к чему и как повыгоднее себя преподнести. Для своих избранников-жильцов она припасла отдельные квартиры со всеми удобствами, с высоченными потолками, с встроенными балконами, паркетными полами.