Я и Она. Исповедь человека, который не переставал ждать

Всякий раз обнаруживая Винсента спящим рядом с Люси, мы понимали, что он намочил постель. В первый раз, когда мы переменили простыни в его присутствии и сказали ему, что все нормально, он рассердился: крепко зажмурил глаза, сжал руки в кулачки и напрягся всем телом; лицо его стало почти такого же цвета, как волосы.

– Он сделал это не нарочно, – уверила нас Люси.

– Мы знаем, – сказал я, а Кэри добавила: – Это постоянно случается с мальчишками, даже с Эриком, когда он был в твоем возрасте.

– Ничего не случилось! – воскликнул Винсент, при каждом слове рубя воздух кулаком. – Оставьте меня в покое!

Поэтому мы перестали менять простыни у него на глазах, вообще никак не комментировали то, что он мочится в постель. Иногда Люси поднимала эту тему окольными путями; она говорила Винсенту – так, чтобы мы слышали, – что прошлой ночью, забравшись в ее постель, он напугал ее, и, пожалуйста, пусть он не касается ее своими ногами, они холодные.

– Отлично, – сказал на это Винсент. А потом: – Мой отец был знаменитым.

Все, что угодно, только бы сменить тему. В паре близнецов, он, несомненно, был ведущим, и Люси, наверное, понимала, что его мокрая постель была единственным доступным ей рычагом влияния.

Однажды вечером, когда пора уже было ложиться спать, меня ждал сюрприз: ко мне пришел Винсент. Он хотел задать мне один вопрос, только «не перед девочками». Мы уселись на пол в моем кабинете, и он спросил, правда ли, что я мочился в постель, когда был маленьким.

– Да, – солгал я. – Как раз тогда, когда был в твоем возрасте.

– А ты когда-нибудь ночевал дома у других детей?

– Ну, пару раз… конечно.

– А когда это прекратилось?

– О, это длилось не так уж долго.

– Насколько долго?

– Ты боишься, что это никогда не кончится?

Он утвердительно кивнул.

– Поверь мне, – сказал я, – кончится.

– Но как?

– Никакой воды или сока перед сном.

– Мы это пробовали.

– Ладно, – продолжил я. – Я собираюсь рассказать тебе об одном тайном методе, но сначала ты должен пообещать, что никогда никому не расскажешь.

– Обещаю.

– Точно обещаешь?

– Точно обещаю.

– Придется потренироваться, – сказал я, – но со временем все будет получаться легко. Очень немногие дети об этом знают. Вот что нужно делать. Ты представляешь, что намочить постель невозможно. Этого просто не может случиться. Ты не смог бы намочить постель, даже если бы пытался . А потом, – продолжал я, – тебе нужно лечь в постель, закрыть глаза и почувствовать, какая сухая у тебя простыня, надо представить, как ты просыпаешься утром, а простыня точно такая же сухая. Тебе нужно закрыть глаза и увидеть это в своем разуме. Мы можем потренироваться сейчас, если хочешь.

Он закрыл глаза.

– Представь, как это прекрасно – проснуться в собственной постели, – говорил я. – У тебя сухие простыни, сухая пижама. Не открывай глаза, – предупредил я, – и по-настоящему почувствуй, как это ощущается. Просто здорово, правда?

Он согласно кивнул.

– Я хочу, чтобы отныне, прежде чем заснешь, ты каждый раз представлял себе, как с утра просыпаешься в сухой постели. Если обнаружишь, что тревожишься, просто скажи этой тревоге: «Извини, но сейчас ты мне не нужна», – и продолжай представлять, каково это будет – проснуться утром.

– Я не хочу тревожиться, – пробормотал он.

– Именно, – подтвердил я. – В этом-то и весь секрет.

– Легко, – сказал он, а утром мы обнаружили Люси в постели Винсента.

– Сухая, – сказал он, и это было первое его слово, когда он проснулся.

Позже, во время завтрака, он сказал:

– А у тебя есть какие-нибудь еще тайны?

– У кого это здесь есть тайна? – спросила Люси.

– У меня и у него, – сказал Винсент.

– Я тоже хочу тайну, – потребовала Люси, и Кэри пообещала, что попозже она ей одну раскроет.

– Ну же, – настаивал Винсент, – есть у тебя еще тайна?

– Это, – сказал я, – единственная тайна, которую тебе нужно знать.