Я и Он

«- Вот они – плоды твоего упорного нежелания помогать мне, – набрасываюсь я на «него». – Я расплачиваюсь за тебя дорогой ценой. А ты даже не удосужился как-то взбодрить меня, чтобы я мог наплевать на последствия этого шага».

«Он» отзывается в своей обычной манере: «- Меня это не колышет. Не хочешь быть трусом? Так не будь им.

– Без твоей помощи я, может, и притворился бы смельчаком. Но в реальности, увы, это исключено.

– Вот ты и притворись. Ведь правда и вымысел для тебя, в сущности, равнозначны. Не то что для меня. Если у меня нет желания, я не могу притворяться, будто оно есть».

Как и следовало ожидать, в этих обстоятельствах малодушие берет верх. В банке я прошу выдать мне всю сумму стотысячными банкнотами. Рассовываю пятьдесят бумажек по карманам брюк и пиджака. Выхожу из банка, перекинув пиджак через руку, и иду по улице с праздным видом. Еще рано, Маурицио явится не раньше шести. Лицо обдувает свежим ветерком, приятно смягчающим палящее летнее солнце. Римское лето в самом разгаре: яркое, раскаленное, сухое, пронизанное потоками пьянящего морского воздуха. «Он», как всегда, очень чувствителен к переменам погоды и возбужденно шепчет: «- Какая великолепная погода! Как все же хорошо летом! В такую погоду так и хочется чего-нибудь этакого. Чегонибудь настоящего, неожиданного, сильного».

Не отвечаю. Я зол на «него» из-за пяти миллионов и собственного малодушия и не скрываю недовольства. Но впереди у меня два совершенно свободных часа, и мне страсть как не хочется возвращаться домой. Так что в конечном счете «он» не так уж и не прав. Если хочешь скоротать свободное время, нет ничего лучше, чем небольшое приключение или нечто «этакое», как «он» выражается. Необходимо признать за «ним» хотя бы это достоинство: доверившись «ему», ты в один миг, как по волшебству, переносишься из привычного мира в мир без времени.

В глубине маленькой площади возвышается барочный фасад церкви. Недолго думая, поднимаюсь по паперти, толкаю дверь и вхожу.

Едва войдя, понимаю, почему меня потянуло в церковь. Это единственное место, где столь безрассудно желаемое «им» приключение невозможно. Вот я и вошел сюда, чтобы защититься от «его» предприимчивости. Но не только поэтому. Насколько я помню, на две трети церковь выстроена в стиле барокко, а на одну треть – в византийском стиле. В главном алтаре сохранилась знаменитая мозаика, и я намерен использовать этот шедевр сублимации, сотворенный десять веков назад, чтобы преподать «ему» славный урок. При этом я вовсе не собираюсь «его» запугивать, как это обычно бывает в таких случаях. Просто хочу кое-чему научить. Как в школе. В глубине души я не теряю надежды воспитать «его» и с помощью убеждения достичь того, чего не удается достичь силой.

С этими мыслями направляюсь в глубь церкви. Она поделена на три нефа: один центральный и два боковых. Центральный неф освещается бледно-желтым светом, проникающим внутрь через огромный восьмиугольный витраж над главным входом. Боковые нефы погружены в полумрак, В церкви приятно свежо и тихо. Ступаю бесшумно, в рассеянности поглядывая на пустые исповедальни и выстроившиеся голыми рядами скамьи. Вот и алтарь. Две вереницы святых и мучеников, сияющих ослепительной белизной на фоне столь же ослепительной зелени сельского пейзажа, восходят с обеих сторон алтаря к центральной фигуре Христа.

Я обращаюсь к «нему» наставительным тоном: «- Вот она – красота сублимации. Все эти персонажи нереальны, и все же они реальнее самой реальности. У Христа человеческое лицо, и все же оно выражает нечто большее, чем человеческое начало. Скажи же мне, кто, по-твоему, сотворил такую красоту?» «Он» не отвечает. Тогда, выждав немного, я продолжаю: «- Ты, именно ты, и никто иной. Без тебя, точнее, без твоего добросовестного, постоянного, непрерывного участия эта красота не была бы создана нам на радость и в утешение. А без красоты и многого того, что сопровождало ее создание, мы, люди, жили бы еще в пещерах, одевались бы в шкуры, ходили бы обросшими с ног до головы, издавали бы нечленораздельные звуки. Хотя нет. Это тоже не так. Человек возносился и в пещере, сублимация засвидетельствована в изумительных наскальных рисунках, украшающих многочисленные пещеры в Европе и в Африке. Стало быть, только сегодня ты поистине восстаешь против священного закона, по которому покорно должен оказывать мне содействие. Меж тем как многого от тебя и не требуется. Я ведь не прошу заняться настенной живописью эпохи каменного века в пещере Альтамира или выкладывать мозаику в этой церкви. Мне всего лишь нужна твоя помощь в постановке фильма, чтобы не вышло полное барахло: вот и все. Ты же, злыдень, отказываешь мне даже в такой мелочи. И потом, я ведь не собираюсь относиться к тебе прямо-таки как к врагу».

Поначалу думаю, что «он» и не ответит. Молчание – его излюбленный прием в подобных случаях. К моему удивлению, на сей раз «он» меняет тактику и небрежно заявляет: «- Мне есть что тебе ответить. Но сначала посмотри вон на ту женщину. От нее-то ты и получишь ответ».