Наверное, она так и не пришла в себя ни после первого несчастья, ни после второго и жила отстраненно, воспоминаниями, поскольку они всегда оставались при ней. Со своим отцом Рассел не разговаривал с тех пор, как произошла эта проклятая история с Пулитцером.
Отношение родителей к нему с самого начало вызывало у Рассела некое подозрение. Возможно, каждый из них считал, что погиб не тот сын.
Адвокат продолжал в своем духе, и Рассел прекрасно знал, к чему он ведет.
— Я сказал ей, что ты ранен. Она считает, что было бы уместно показаться врачу.
Рассел невольно улыбнулся.
Уместно.
— Моя мать безупречна. Умеет выбрать не только самое верное слово в нужный момент, но еще и самое красивое.
Торнтон откинулся на кожаную спинку сиденья, расслабившись, как поступают в безнадежной ситуации.
— Рассел, я знаю тебя с детства. Не думаешь ли ты, что…
— Адвокат, вы здесь не для того, чтоб выносить приговор или оправдывать меня. Для этого существуют юристы. И не для того, чтобы читать мне мораль. Для этого есть священники. Вы должны только вытаскивать меня из неприятностей, когда вас об этом просят.
Рассел обернулся и посмотрел на него, слегка улыбнувшись:
— Мне кажется, вам платят за то, чтобы вы это делали. Прекрасно платят — ваша почасовая ставка соответствует недельному заработку рабочего.
— Вытаскивать тебя из неприятностей, говоришь? Именно этим я и занимаюсь. Но в последнее время, мне кажется, это происходит чаще, чем дозволяют приличия.
Адвокат помолчал, словно раздумывая, продолжать или нет. Наконец решил завершить свою мысль:
— Рассел, каждый человек имеет право, предоставленное конституцией и его собственным разумом, уничтожать себя каким угодно способом. А у тебя в этом плане особенно богатое творческое воображение.
Он взглянул ему в глаза и из адвоката-защитника превратился в ухмыляющегося палача.
— Отныне я буду рад отказаться от почасовой оплаты. Скажу твоей матери, чтобы, когда понадобится, обращалась к кому-нибудь другому. А я буду сидеть себе с сигарой и стаканом хорошего виски и наблюдать, как ты уничтожаешь себя.