Я есть, Ты есть, Он есть

Петракова опустила голову. Он увидел, что она плачет — победная Петракова — хирург от Бога, женщина от Бога — плачет. Из-за кого…

Олег растерялся.

— Это не так. Ты же знаешь, — в нем все заметалось от противоположных чувств, — ты мне… нравишься. Я просто боюсь в тебе завязнуть. Я не могу…

Петракова вытерла лицо рукой, будто умылась. Посидела какое-то время, возвращаясь в себя. Вернулась.

Сказала спокойно и трезво:

— Ладно. Пусть будет так, как ты хочешь. Не будем начинать.

Между ними пролегла заполненная до краёв тишина.

— Если бы ты пошёл за мной… — она споткнулась, подыскивая слова, — пошёл за мной в страну любви… Это такая вспышка счастья, потом такая чернота невозможности. Так вот, если эту вспышку наложить на эту черноту — получится в среднем серый цвет. А сейчас… Посмотри за окно: серый день. То на то и выходит. Остаёмся при своих.

Выпьем за это.

За окном действительно стелился серый день.

Они расстались при своих. Олег поехал на дачу.

* * *

На веранде сидели Грановские и Беладонна.

— Олег знал, что Грановские вернулись из Америки.

— Ну как там, в Америке? — вежливо спросил Олег, подсаживаясь. На самом деле ему это было совершенно неинтересно. На самом деле он думал о Петраковой. Хотелось не забывать, а помнить. Каждое слово, каждый взгляд, каждый звук — и между звуками. И между словами. Когда с ней общаешься — все имеет значение. Совершенно другое общение. Как будто действительно попадаешь в другую страну. Что ему Америка. Можно поехать в Америку и никуда не попасть.

— Там скучно. Здесь — противно, — ответил Грановский.

— Они едут в Израиль, — похвастала Анна.

— А вы там не останетесь? — впрямую спросил Олег.

— Меня не возьмут. Я для них русский. У меня русская мать. Евреи определяют национальность по матери.

— Там русский, а здесь еврей, — заметила Лида. — Тоже не подходит.

— Да. Сейчас взлёт национального самосознания, — подтвердила Беладонна.

— Гордиться тем, что ты русский, это все равно как гордиться тем, что ты родился во вторник, — сказал Олег. — Какая твоя личная в этом заслуга?

Все на него посмотрели.

— Вот вы работаете в русской науке, продвигаете её, значит, вы русский. А некто Прохоров нанял за пять тысяч убить человека. Он не русский. И никто. И вообще не человек.

— Не надо все валить в одну кучу, — остановила Беладонна. — Русские — великая нация.

— А китайцы — не великая?

Олег поднялся из-за стола и ушёл.

— Что это с ним? — спросил Грановский.

— Устал человек, — сказала Лида.

Все замолчали У Анны навернулись слезы на глаза.

Её сын устал. И в самом деле: что у него за жизнь…

Молчали минуту, а может, две. Каждый думал о своём. Грановский — о науке. Где её двигать, эту самую русскую науку.

Может, в Америке? В Америке сейчас спокойнее и деньги другие. Но здесь он — Велуч, великий учёный. А там — один из… Там он затеряется, как пуговица в коробке. Грановский мог существовать только вместе со своими амбициями.

Лида думала о том, что если Грановскому дадут в Америке место — она не поедет. И ему придётся выбирать между наукой и женой. И неизвестно, что он выберет.

Если дадут очень высокую цену, то и она войдёт в эту стоимость…

Беладонна прикидывала: как бы Ленчика вернуть обратно в семью. Пока ничего не получается. Глотнув свободы, Ленчик воспарил, и теперь его не приземлишь обратно.

Анна вдруг подумала, что не говорить и не делать плохо — это, в сущности, Христовы заповеди, те самые: не убий, не пожелай жены ближнего… Интересное дело.

Все уже было. И опять вернулось. Значит, все было. ВСЕ.

* * *

Олег сел возле Ирочки на пол.

Собака покосилась и не подползла. Что-то чувствовала.

Он все сделал правильно. Не пошёл за Петраковой в страну любви. Сохранил чистоту и определённость своей жизни. Но в мире чего-то не случилось: не образовалось на небе перламутровое облачко. Не родился ещё один ребёнок. Не упало вывороченное с корнем дерево. Не дохнуло горячим дыханием жизни.

Ирочка лежала за его спиной, как прямая между двумя точками: А и Б. Она всегда была ОБЫКНОВЕННАЯ.

Он за это её любил. Девочка из Ставрополя, им увиденная и открытая. Но сейчас её обычность дошла до абсолюта и графически выражалась как прямая между двумя точками. И больше ничего.

Петракова — многогранник с бесчисленными пересечениями. Она была сложна. Он любил её за сложность.

Она позвала его в страну любви. Разве это не награда — любовь ТАКОЙ женщины. А он не принял. Ущербный человек.

Олег поднялся, взял куртку и сумку.

Вышел из дома.

— Ты куда? — крикнула Анна.

— Мне завтра рано в больницу! — отозвался Олег.

— Мы тебя захватим! — с готовностью предложила Лида.

— Нет. Я хочу пройтись.

Олег вышел за калитку. Чуть в стороне стояла серебристая «девятка», номера 17-40.

«Без двадцати шесть», — подумал Олег и замер как соляной столб. Это была машина Петраковой.

Олег подошёл. Она открыла дверь. Он сел рядом. Все это молча, мрачно, не говоря ни слова. Они куда-то ехали, сворачивали по бездорожью, машину качало. Уткнулись в сосны.

Юлия бросила руль. Он её обнял. Она вздрагивала под его руками, как будто её прошили очередью из автомата.

* * *

В конце ноября выпал первый снег.