ПАПА сидит в кресле-качалке, как обычно созерцая стену. КЭТ СТИВЕНС спит на диванчике. Входит ЭРЛ, по пути к входной двери поигрывая свежеоткрытой пачкой сигарет.
ЭРЛ
Как жизнь, мистер Гейнс?
ПАПА
Жизнь…
ЭРЛ
Как ваша жизнь?
ПАПА
Жизнь! Ах да, жизнь. Жизнь – хорошо, как я только что объяснял Кэту Стивенсу. А как твоя жизнь?
ЭРЛ
Намана.
ПАПА
Я вижу, ты покурить собрался.
ЭРЛ
Ага. Составите компанию?
ПАПА
ЭРЛ
Ну ладно.
ПАПА
Эрл, согласишься ли ты с тезисом, что страдания человеческого бытия – понятие относительное, что у каждой жизни есть своя базовая линия, линия равновесия, ниже которой человек может считаться страдающим?
ЭРЛ
Думаю, да.
ПАПА
Первичная гипотеза: то, что представляется страданиями одному человеку, может быть радостью для другого.
ЭРЛ
Отлично сказано, мистер Гейнс.
ПАПА
Ну ладно.
ЭРЛ
Ладно, пойду курну.
ПАПА
Бог в помощь, юноша.
Возможно, 80 процентов разговоров папы с Эрлом проходят примерно так. Остальные случаются, когда папа вытаскивает Эрла в свои любимые магазинчики или в «Хоул-Фуд[4]», и они покупают там что-то невыразимо отвратительное и потом вместе едят эту дрянь. Я научился избегать этих чудны´х посиделок.
Разговоры мамы с Эрлом чуть менее крезанутые. Она часто называет его «забавным мальчиком» и забила отучать моего друга от курения, решив, поскольку
Короче, такой вот он – Эрл. Возможно, я много чего упустил, и придется добавлять какие-то подробности позже, но поскольку нет никаких оснований полагать, что вы к тому времени еще будете читать эту книгу, думаю, можно не париться – ни мне, ни вам.
Глава 10
Я пишу «Казанова» через «зад»
Уже по пути к дому Рейчел я осознал, какой же я идиот.
– Ты идиот, Грег, – подумал я, возможно, даже сказав это вслух. – Теперь она думает, что ты влюблен в нее уже пять лет.
Дебил. Мне представилось, как я подхожу к двери, звоню, а Рейчел выскакивает на крыльцо и бросается мне на шею, и завитки ее волос весело подпрыгивают, а чересчур большие зубы щекочут мне щеки. Потом придется целоваться до обморока или говорить – говорить, и говорить о том, как мы любим друг друга. При одной мысли об этом я аж вспотел.
И, конечно, у нее рак. Что, если она захочет поговорить о смерти? Это будет адский ад. Потому что у меня довольно радикальные представления о смерти: нет никакой загробной жизни, после смерти ничего не будет, это полный и окончательный конец твоего сознания. Немного депрессивно, правда? И что, придется врать ей? Плести что-нибудь про жизнь после смерти ради утешения? Что-нибудь типа тех гадких голеньких ангелочков, которыми обычно набивают рай по самое «не балуйся»?
А если она захочет пожениться? Ну, типа, успеть сыграть свадьбу до того, как умрешь. Будет подло ответить «нет», правда? Боже мой, а если она захочет секса? У меня вообще встанет? Я был совершенно уверен: в такой ситуации у меня ничего не поднимется.
Все эти вопросы кружились в моей голове, пока я тащился, с нарастающим отчаянием, к ее дому. Но дверь открыла Дениз.
– Гре-э-эг! – по-кошачьи замурлыкала она, – как приятно
– Вам того же, Дениз.
– Грег, ты супер!
– Я запрещен в двенадцати штатах.
– ХА! – громкий смешок. Потом еще один. – ХА!
– У меня на заднице вытатуировано «Минздрав предупреждает».
– ХВАТИТ! ХВАТИТ! ХА-ХА-А-А-А-А!
Блин, почему у меня никогда не получалось так с девушками, на которых я хотел произвести впечатление?! Почему только с мамами и простушками? Что за наказание!
– Рейчел наверху. Хочешь диетическую колу?
– Нет, спасибо, – мне хотелось закончить с блеском, и я добавил, – от кофеина я становлюсь еще невыносимее.
– Погоди. – Ее голос совершенно изменился, она мгновенно превратилась обратно в резкую и агрессивную миссис Кушнер. – Грег, кто это называет тебя невыносимым?
– Ой. Ну, люди…
– Послушай, скажи им просто: Идите на фиг!
– Не, ну я просто хотел сказать…