Я ее забираю

Изогнувшись, она застонала, пролепетала что-то неразборчивое на итальянском и, ловя мои губы, приоткрыла рот. Что-то стукнулось о пол. Текила… Блядь! Всё к чертям! Всё, нахрен, к чертям! Покусывая её губы, я думал лишь о том, как бы дотянуть до комнаты. Перспектива стянуть с неё неприлично узкие джинсы и взять прямо тут, у стены в коридоре не казалась чем-то из ряда вон. Задрав футболку на спине едва ли не до шеи, я снова впечатал Марику в стену, и она тут же выгнулась мне навстречу. Застонала, царапнула плечи. Проклятый итальянский! Я ни слова не мог понять из того, что она несёт! Только касающееся губ дыхание, только её дрожащие ресницы и чувственные, лишающие всякого понимания происходящего ладони на плечах и спине.

— Ты этого хотела? — просипел, обхватив её грудь. — Так? — сжал, рыча ей в самый рот.

— Макс… — ещё один выдох. Томный, полупьяный взгляд из-под ресниц, сгустившаяся синева глаз и чёрная бездна зрачков.

Погладив большим пальцем твёрдый сосок, я положил руку ей меж лопаток. Тёплая, будто пылающая кожа жгла ладонь. Майка коснулась запястья, и я было принялся стягивать её, но внезапно донёсшийся откуда-то сбоку шорох, заставил меня резко глянуть в сторону. Перехватил взгляд одной из работающих в зале официантки и оскалился.

— Пошли, — всё с тем же оскалом бросил Марике и, взяв её за локоть, потащил прочь. Нехрен! Всё та же ревность, что я почувствовал, заметив возле неё трусливого ублюдка, захлестнула разум, разбавив бурлящую кровь колючей чернотой. Никто, мать её! Никто! Только со мной и только моя. Хотя бы здесь и сейчас.



Через несколько секунд я втолкнул её в комнату и, ударив ладонью по выключателю, захлопнул дверь, отрезая нас от чужих взглядов. Прищурился, глядя на неё. Мне нужна была текила… Текила, чтобы выгнать из башки всю ересь, что там бродила.

Взгляд её опустился к моей шее, к груди и вернулся к лицу, язык прошёлся по приоткрытым губам.

Не помню, как я содрал с неё майку. Только вкус горячей кожи, только её нетерпеливые постанывания, отдающиеся внутри меня, только её томное напряжение и дурманящий запах.

— Нахрена ты сюда пришла?! — сипел я, сдирая с неё штаны.

Узкие, они облепляли её зад, будто вторая кожа, не оставляя мне никакого шанса. Да на неё разве что у мёртвого бы не встал! А я, блядь, был всё ещё слишком живым! Пожалуй, даже чересчур живым, ибо то, что я чувствовал, походило на помешательство. Намотал её чёрные, душистые волосы на ладонь и, дёрнув, повторил, глядя прямо в бесстыжие глаза: — Какого тебе нужно здесь?! Нахрена?! — дёрнул сильнее, теряя всякий контроль.

— К тебе пришла, — слетело с её губ.

Сука! Схватив за руку, я толкнул её к дивану. Швырнул и, стоило ей упасть на спину, принялся стягивать с неё джинсы. Медленно, словно дразня, они открывали моему взгляду её бёдра, крохотные розовые трусики с кокетливым бантиком и обрамлением из тонкого кружева, её острые колени и изящные лодыжки. Туфли её одна за одной упали на пол, стук грохотом отдался в мозгах.

— Ко мне?! — отшвырнув штаны, навис над ней и дёрнул вниз трусики. — Ко мне, стерва?!

— К тебе, — всё так же нагло повторила она и потянулась к моим шортам.

Я отшвырнул её руку, сам спустил их и презрительно усмехнулся, заметив, что она разглядывает меня. Смятый шёлк белья приоткрыл лобок с узкой тёмной полоской, и это стало последним, что отпечаталось в моей памяти. Эта узкая полоска… Кружево затрещало под пальцами, шёлковая кожа была такой нежной, что мне казалось, будто лучше этого я не чувствовал ничего в жизни.

Она потянулась ко мне, но я отпрянул. Нет, сука! По-твоему здесь не будет. По-своему забавляйся с мажорами своего круга, а здесь правила устанавливаю я. Обхватив тонкое запястье, я сдёрнул Марику с дивана и, развернув к себе спиной, толкнул обратно.

— Ты с ума сошёл?! — вскрикнула она, упираясь раскрытыми ладонями в кожу сиденья. Волосы её качнулись, рассыпались, накрывая изящные руки, тонкими змейками легли на плечи. Она попыталась встать, но я толкнул обратно, надавив на плечо.

— Ты же ко мне пришла, — просипел, склонившись к ней. — Ко мне?

— К тебе, — ответила тихо, после судорожного выдоха.

Не знаю, чего я от неё ждал, но слова её лишь обострили во мне всё, что и без того было до предела острым: жажду обладать ею, ярость, раздражение, бессилие перед ней и черноту, что буквально выстлала моё нутро.

Впившись пальцами в её бедро, я с нажимом провёл вниз, потом вверх и с тяжёлым шлепком опустил руку на ягодицу. Марика вскрикнула, я же тронул губами её плечо. Шумно втянул запах, прошёлся до позвоночника, поднялся к шее.

— Зря, девочка, — возле её уха. — Твой братец…

— Мой братец тут ни при чём, — услышал жаркий шёпот. Новый укол ярости. Ни при чём?