Я дрался с Панцерваффе

Там еще такой случай был. Я вызвал к своей машине всех командиров самоходок, чтобы поставить им задачу. Получили они приказ и разбежались по машинам, а один, Крашенинников Юра, задержался немножко. В это время налетели Ю-87. Начали нас бомбить. Пехотинцы, что были мне приданы, рассыпались, лежат кругом. Бомба летит, я смотрю - куда она упадет, и бегу, их пинаю, чтобы они перебрались на другую сторону машины, а не лежали, как чурбаны. Их сечет осколками, а я за машиной всегда успеваю спрятаться. Так вот мы бегаем от бомб и тут видим, что бомба попала точно в люк машины, которой командовал Юра. Он как осознал, что чудом спасся, задержавшись у моей машины, поседел и заикаться начал. Пришлось даже его на лечение отправлять. Я к чему веду? Если человек смотрит - куда повернуться, куда прыгнуть, как выстрелить - тогда и успех у него будет, и жив останется. Ну, и везение много значит... Я, наверное, родился в рубашке...

В июне нас перебросили в Белоруссию. Полк наш действовал в составе 3-го гвардейского Котельниковского корпуса под командованием генерала Вовченко И. А. Моя батарея практически всегда действовала с 19-й гвардейской танковой бригадой Григория Походзеева - это была лучшая бригада корпуса. Это были искусные командиры, у которых я многому научился. Командир бригады полковник Жора Походзеев - орел. Требовательный, немногословный. Приходишь к нему на совещание, чтобы перед боем указания получить. Он спрашивает: "Так, артиллерист, задачу знаешь?" - "Знаю". - "Понял, как надо действовать?" "Понял". - "Свободен".

Вот тут один бой мне запомнился. Три танка головного дозора, который вышел из леса на поляну и поднялся на пригорок, были уничтожены "Тигром", открыто стоявшим на другой стороне поляны. Обойти эту поляну было невозможно, и командир бригады приказал: "Ты - "зверобой"? Вот и уничтожь этот танк". Моя самоходка выдвинулась вперед, подошла к подножью холма и стала медленно на него взбираться. Я сам по пояс высунулся из люка. В какой-то момент я увидел немецкий танк, стоявший упершись кормой в ствол огромного дерева. "Тигр" выстрелил. Завихрением воздуха просвистевшей над моей головой болванки меня едва не вырвало из люка. Пока я думал, что же мне делать, он еще выпустил одну или две болванки, но поскольку над холмом торчал лишь фрагмент рубки, а траектория пушечного снаряда настильная, - он не попал. Что делать? Выползешь - погибнешь впустую. И тут я решил воспользоваться возможностями своей 152-мм гаубицы-пушки, имевшей навесную траекторию полета снаряда. Я заметил на этом холме кустик. Смотря через канал ствола, я добился от механика-водителя такой позиции самоходки, чтобы кустик был совмещен с кроной дерева, под которым стоял немецкий танк. Сел за наводчика, в прицел вижу кустик, опускаю ствол орудия до точки, в которой должен был быть танк противника. Расчетов - миллион, но рассказываю я дольше, чем все это проделал. Выстрел! Высовываюсь из люка - башня "Тигра" лежит рядом с ним - точно под обрез попал! Потом в бригадной газете написали: "Шишкин стреляет как Швейк из-за угла".

В июне 1944-го корпус наступал, с задачей выйти на Березину в районе Борисова, а затем двигаться на Минск. Шли не по Минскому шоссе, а в основном лесами. Бои проходили так: мы в колоннах проходим километров 10-20, потом натыкаемся на заслон, развертываемся, сбиваем и идем дальше. В районе населенного пункта Бобр корпус вступил во встречный бой с немецкой дивизией. Дивизию нам удалось разбить, но сам я был ранен в живот разорвавшимся прямо передо мной снарядом, когда перебегал между машинами. Я упал. Рядом был окоп, в котором, как я потом узнал, сидел комиссар корпуса, который был комиссаром моей бригады на Ханко. Меня перевязали и на штабной машине отправили в полевой госпиталь. Госпиталь представлял из себя десяток небольших солдатских палаток, в каждой из которых стоял операционный стол. Раненых много. Меня на солому положили, я лежу и молчу, а поскольку я молчу, то и на стол меня не кладут. Так я день пролежал - меня никто даже на обработку не взял! Хорошо, что командир полка приехал, потребовал, чтобы меня осмотрели. Положили, сделали укол, достали осколок, зашили, забинтовали, а буквально через неделю я вернулся в полк. Минск мы взяли, но потом мне снова пришлось лечь в госпиталь, поскольку рана не заживала.