Чёрная депрессия моя. До зуда в суставах, головной боли и ломоты печени. Другие в депре валяются зубами к стенке, а я не могу и этого… настолько херово, что нет сил даже лежать. Угнетает собственная пустая квартира, и присутствие родителей тоже не облегчает страданий. Дома у предков всегда кто-то толчётся — то папа работает на дому, притащив своего сопляка-программиста; то мама стругает отчёт для налоговой с сексапильной бухгалтершей Ниночкой; а когда этих никого, Петровна шарахается по кухне, потом лезет пылесосить, и как раз под тот диван, на котором я сижу завернувшись жалко в плед, испытывая попеременно то тремор то чёртов долбанный жар. А у себя я жить не могу в таком состоянии, кто же будет варить мне суп, ставить чай, да и просто, не айс ночевать в пустой квартире… а больше у меня нет никого, присмотреть за мной — кому ж я нужна? Это и справедливо — мне ведь тоже никто не нужен больной и обиженный, даже Ветер в состоянии рецидива достаётся обычно Ленке, а я являюсь на готовенькое, когда он снова в себе. Обычно если он молчит — значит, его нет с нами, он в параллельных мирах депрессивного психоза, чёрт бы его побрал. И сейчас не звонит — может, поступает как и я, дожидаясь моего возвращения из чёрной полосы, а может и сам в той же жопе. Если так — то Ленка сейчас с ним, верная жена, которой достаются все кренделя и фортеля больной психики Ветра. А он и видеть её не в силах, и без неё тоже пропадёт… впервые я захотела замуж.
Вот так и мне — с предками тошно, но их присутствие необходимо для примитивного выживания; и одна я быть не могу, по той же причине… Болит надорванная душа. Воет печень, ведь в ней оседают все проглоченные обиды.
Возникают мысли о кислоте, или порции циклы с водкой… но я не таков нарк ещё, чтоб найти в себе некий ресурс достаточный для поисков отравы. Я ведь даже и не знаю, где её берут, со мной от чистой души делились всегда… к тому же депру надо лечить, а не глушить, иначе она вернется отдохнувшая, и так сама тебя оглушит, что следующим этапом будет чёртова сучья больница. А это пиздец, известное дело. И мне его не надо.
Хорошо хоть предки делают вид, что не замечают ничего. Или упахиваются настолько что не в состоянии разобрать нелады с ребёнком. Я не злюсь, зачем же. И сама борюсь как могу. Это ведь не плохое настроение — это истощение. Для психики депрессия — как для скелета сломанная кость. Принимаю препараты, стараюсь улыбаться и забываться за фильмами. Но слезы сами текут, Дьявол бы их побрал-выпил. Иногда жутко трудно держать себя в руках. А иногда и просто невозможно. Безумно тянет умереть… но осознавая, что это тупое требование депрессии, и желая на самом деле жить, я ничего не предпринимаю, лишь ложусь в постель, и плачу. Кусаю руки, вою тихонько, с трудом находя в себе силы держаться в рассудке. Мысль одна — мне плохо, плохо, плохо…
Довалявшись до полного охренения, я как-то выглянула в окно и обнаружила офигительный тёплый зимний вечерок. Такой пушистый, такой уютный… я ощутила физически, что там жизнь, там что-то происходит, движется кровь мира. И очень-очень захотела вернуться. В себя, в мир, и не жалеть даже о выкинутых днях дурного упадка.
Дрожа в слабости, я едва справилась со свитером, джинсами, курткой. Особо трудно дались длинные-предлинные бесконечные шнурки зимних гадов, их оказалось надо зашнуровывать заново, потому что пока я лежала в тюрьме души своей, тёплые дни окончательно уступили затяжным снежным вечерам, и обувь пришлось доставать соответственную.
Во дворе я постояла бессильно, чувствуя дурноту. Надо, необходимо встряхнуться! Вдохнула прохлады пришедшей без меня зимы, и потопала тихонько на железнодорожную станцию. Не знаю, почему, но меня потянуло сейчас именно туда, как-то неосознанно. Захотелось напитаться духом дороги, почувствовать движение. На вокзале же все спешат, все заняты делом, едут куда-то, недовольные счастливчики… жизнь движется, вперед и вперед. Я бы тоже махнула бог знает куда, но проверено, это нифига не помогает. Возвращаюсь обратно, не в состоянии сбежать от себя. Никакие новые места не дают забыться, не вытесняют меня из меня. Потому я просто постою на мосту, в свете прожекторов, глядя на чужие дела, веря, что хоть кто-то может уехать от себя, и забыть кто он есть. И вернувшись, привезти откуда-то оттуда кого-то другого вместо себя, и здесь не найти ничего из прошлой жизни.
И я бы хотела так…
Но нет. Не выйдет, ведь Ветер моя настоящая жизнь, а ни какая не прошлая. Значит, и оставить его в прошлом нельзя, и даже если он умрет — всё едино, я умру вместе с ним, прежде чем узнаю, что его больше нет, по-наитию скончаюсь в тот же миг, и так он не покинет меня никогда, хоть умоляй его хоть нет. И никогда со мной не будет по-настоящему… или всё же будет?? Проклятая надежда, заставляющая жить. Благословенная надежда.