Я, Дикая Дика

Я чувствовала себя никудышным лошонышем… Голос срывается, текст не ложится. Волнуюсь очень, ведь у меня совсем нет опыта студийной работы. Шут объясняет, что это очень просто, всё равно, что дома. Советует закрыть глаза и не заморачиваться. А у меня на уме Ветер, Ветер — куда он делся, не звонит, ни дома ни на работе нет, и Ленка не отвечает… Что за дела? Какая нахрен песня в таком состоянии?? Ещё и Гай этот сильно отвлекает — сидя в тёмном углу напротив, сверлит меня блестящими наркотическими глазами, насквозь. Как бы сказать ему, что мне это мешает и сдёргивает?? Чёрт бы его побрал! Зато уважения к Шуту немного добавилось — ему бы нервничать и психовать, ведь я ему все сроки ломаю! Раз согласилась — надо дело толком делать, а я не в силах собрать себя, разбросанную по кусочкам — один в универе за сессию переживает, другой дома с мамой — что на скажет на всю эту байду, если выгонят посреди учебного года? Третий опять по наркоте скучает, четвёртый — тот, где сердце, по Ветру сохнет, и мучительно бьётся в вопросе, что с ним, где он?? Но Шут терпелив и ненавязчив, поит чаем и коньяком, в сотый раз совершенно спокойно объясняет на пальцах одно и то же, даёт длинные передышки, утешает, что всё нормально, так ведь и бывает всегда с певцами… К тому же, перехватив мой болезненный взгляд в сторону Гая, вытолкал его нафиг, объяснив тем, что девушка волнуется. С его исчезновением, стало легче, хоть и ненамного. Мандраж не желал отставать. Я дышала глубоко, пробовала снова… Короче, волей-неволей, а пришлось расслабиться, напиться, отойти, снова напиться, протрещать с Шутом всю ночь на студии о том-о сём, убейте на помню о чём, но что-то весело нам было, втроём со звукарём, прикольным пацанчиком лет двадцатидвух! — и записать-таки песню эту так, что от зубов отскакивала, и лилась как из брансбойта! На одном дыхании писались, на одном дыхании отслушали!

Тут же пришла идея клипа — как без клипа раскручиваться? «Ведь шоу, твою мать, должно продолжаться!» Мне невыносима была сама мысль выхода из угара, возвращения к себе на квартиру. Я оттягивала момент столкновения с той действительностью, где исчез Ветер, и я могу узнать что-то страшное о нём, чую ведь! И сессия, долбанная сессия! Нет уж!!!

Домой, к сожалению, пришлось отлучиться, не могла же я поселиться на студии Шута, пережидать тяжкую полосу жизни. Там поругалась с мамой, она требовала, чтоб я так больше не исчезала, с выключенным телефоном, им с папой потом морги обзванивать, и ещё много каких-то гадостных вещей. Досталось в первых рядах и моему обновлённому в сине-зелёные тона ирокезу. Раньше-то, мол, она молчала, когда он хоть цвет свой натуральный имел, но теперь!! Да уж… Я отстреливалась, как могла, почти послала её на хуй, едва удержавшись от прямых оскорблений. Короче, об этом четырехдневном простое я пожалела ещё как! Я уж чуть не возжелала как спасения звонка Шута, с приглашением на съёмки, овала, чтоб я так больше не исчезала, с выключенным тедлефоном, чтоб им потм морги обзванивать, и еще много каких-когда он наконец сделал это, будто выждав самого кульминационного момента. Я чуть бегом не побежала на его голос, прямо в час ночи. Уж лучше, чем все эти косые взоры, и бесконечные напоминания, что я непременно пропаду в клоаке жизни, если буду так обращаться с собой и своими близкими! Тока я собралась повесить трубку, как — сюрприз! — он спросил:

— А ты не можешь прямо сейчас подъехать?

Я остолбенела — неужели так прямо сейчас и можно выскочить к чёртовой матери отсюда, и снова окунутся в распрекрасный процесс творчества? Пусть бы и с Шутом. Последний опыт общении показал его в несколько более выгодном свете, и по-любому, он сейчас мне в компанию лучше, чем неуёмная, совершенно невтемачная забота мамы!

— Могу!! — заорала я так, что кот подскочил на диване. Моментально собралась — то есть сунула фляжку коньяка в карман, наличное бабло, зарядку для мобилы, ключи, намотала шарф, застегнула гады-куртку-кепку, и бежать! Такси вызвала пока с лестницы сбегала, маме звякнула, что я ушла дела делать, и не надо больше ругаться. Уже в машине уточнила адрес у Шута, и вся во вздрюченных чувствах примчалась на место. Это оказалась обычная крохотная квартирёшка, в каких обитает основная народная масса. Хозяин, «нахлобученный» парень лет семнадцати, кивнул мне, приглашая пройти в зал, напутствовал делать что угодно, тока его не трогать, и сам исчез в другой комнате, плотно затворив дверь.