Я чудовище

– Хер тебе, а не ужин, – зло прошипела Марго, захлёбываясь своей же рвотой и достала шокер.

Выкрутив ползунок мощности на максимум, она нажала кнопку. Мощный разряд электричества прошёл сквозь щупальце на шее. То мгновенно распрямилось, тут же покрываясь чёрными пятнами. Грузовик затрясло, а изнутри раздался громкий вой. Сильный удар отростком в живот едва не лишил чувств, но Марго не собиралась сдаваться. Разрядив очередной электрический импульс, ей удалось освободить ноги. Увернувшись от удара, девушка смогла ухватиться за край кузова. Мгновение разделило жизнь и смерть. Едва Марго упала на асфальт, больно ударившись лицом, мощные створки с грохотом захлопнулись.

Подняв окровавленное лицо, девушка заметила тонкую вспышку далёкого свечения. Это были фары встречного автомобиля или же первые лучики утреннего солнца. Сейчас всё это не имело значения. Чудовищная усталость разом лишила всех чувств, и Марго отключилась.

***

Михаил Иванович изо всех сил вдавливал педаль в пол. Двигатель тяжёлого грузовика неистово рычал, нарушая давно сложившиеся устои ночи.

– Нет, этого не может быть, не может быть. Только не так, – трясущимися губами приговаривал он.

Обрывчатые воспоминания больно впивались в мозг, свербели изнутри. Чёрная нить дороги тянулась насколько хватало взгляда. Лицо этой женщины было точь-в-точь таким, каким он запомнил свою любимую жену. Запомнил, мирно лежащей в гробу!

К тому моменту прошёл ровно год после смерти любимой дочери. Бесконечные дни стресса, ужаса, семейных драм закончились в одно осеннее утро, когда Михаил Иванович вернулся из очередной командировки. В квартире его встречал удушливый запах разложения. Она висела в коридоре. Тонкая леска струной тянулась от вешалок в гардеробе.

Он до сих пор помнил этот глубокий порез на шее некогда любимого человека. Скорее всего, в момент смерти натяжение было таким сильным, что леска буквально вошла внутрь кожи, разрезая и сдавливая артерии.

Церемония похорон отпечаталась в памяти несмываемым пятном. Десятки пышных букетов и фальшивые слова дальних родственников, которых за всю жизнь довелось видеть не больше пары раз. Слова полупьяного священника, бормотавшего только ему понятные слова об обретении покоя и покаянии рабов перед богом.

– Всё это чушь! Нет никакого бога! – рявкнул Михаил Иванович. – Сказочки для идиотов, поверивших в высшее провидение и заботу об их никчёмных жизнях какого-то деда в белом балахоне, сидящего верхом на облаке.

Впереди вновь показался знакомый силуэт. Фигура человека едва выхватывалась из темноты блеклыми синими фарами. Поднятая вверх ладонь и выставленный палец недвусмысленно намекал на просьбу о помощи.

– Ты умерла, это не можешь быть ты… – приговаривал Михаил Иванович и ещё сильнее надавил на педаль газа.

Лицо Марины всё так же улыбалось, словно не чувствуя непомерного груза боли и страданий, выпавших на их нелёгкую судьбу.

– Но судьбу ли? Или это всё проклятие? Нет, такого бог, если он и существует, сотворить не мог. Он бы никогда не позволил маленькой девочке вот так погибнуть под колёсами чёртового джипа. Зачем ты улыбаешься? Зачем? – кричал Михаил Иванович, с трудом удерживая грузовик на дороге.

Едва силуэт скрылся из зеркал заднего вида, Михаил Иванович облегчённо выдохнул, но тут же резко выкрутил руль вправо, уходя от столкновения непонятно откуда вылетевшей в лоб легковушки.

– Смотри, куда прёшь! – ругнулся он, провожая в зеркале красные огни удаляющегося автомобиля. – Так и до инфаркта довести мож…

Он осёкся. Сердце застучало быстрее несущегося на всех парах локомотива. Нижняя губа подёрнулась в приступе нахлынувшего ужаса. На соседнем кресле сидела Марина. Её мертвенно бледная кожа местами расползлась и почернела. Вместо зрачков полыхали два красных рубина. Глубокий шрам на шее непроизвольно притягивал взгляд.

– Это всё ты, ты виноват, ты – чудовище, – из её горла вырывался хрип, превращаясь в грубые слова, больно врезающиеся в душу очумевшего от ужаса Михаила.

– Нет, нет, нет! Ты умерла!

Машина продолжала нестись по пустой дороге, пробиваясь сквозь пелену осеннего дождя.

– Ты знаешь правду, дело не в смерти… – слова доносились из мёртвых и не шевелящихся губ.

– Пусть даже и так, пусть ты до сих пор жива, но как тогда ты могла допустить это? Почему ты не спасла нашу дочурку? Нет, мою дочурку! – бормотал Михаил Иванович. – Я помню тот день. Помню ужасный скрип колёс. Глухой удар, и не стало моей любимой Аллочки. Ты была рядом и не спасла!

– А ты? – перебила его Марина.

– А что я? – возмутился Михаил. – Когда я выбежал из магазина, всё было кончено. Помню только наглое безразличное лицо того водителя. Я хочу, чтобы он страдал точно так же, как и я…

Он взглянул на свои старые, покрытые царапинами от женских ногтей морщинистые руки, сжимающие кожаную оплётку руля.

– Именно ты настоял, чтобы она не пошла с тобой, а осталась играть возле дороги. Ты виноват и больше никто! – словно улыбаясь, твердила мёртвая женщина, а горящие рубины её глаз сверлили душу ошалевшего от страха Михаила.