Я была рядом

Полчаса я пытаюсь поймать такси, наконец мне это удается, и я еду на поиски дежурной аптеки. Такси встает во второй ряд, зажигаются аварийные огни. Я выскакиваю из машины и сломя голову, будто застигнутый врасплох вор, несусь в аптеку за презервативами. Меня вдохновляет и подстегивает вполне реальная перспектива воспользоваться ими этой же ночью. Последний раз я покупал презервативы перед первой ночью с Александриной. Я успокаиваю себя: «Нет, ты вовсе не смешон, просто сегодня вечером тебе двадцать лет». Когда я возвращаюсь домой, никто не решается промыть мне мозги за неприлично долгое отсутствие. Я не успеваю еще раз принять душ и переодеться, потому что уже довольно поздно, надо скорее идти ужинать, а то завтра утром всем на работу. Мы отправляемся в тратторию, которая находится в центре города. Так уж и быть, не буду описывать это место, чтобы окончательно не достать тебя своими уничижительными сравнениями. А впрочем, тут довольно мило: здание старинной часовни с высоким потолком, изнутри отделанное красным кирпичом, ультрасовременные металлические лампы, посреди зала печь для выпечки хлеба. В общем, все очень чисто, даже стерильно, несмотря на то что кругом толпа народу: крутые ребята с буржуазными наклонностями — beautiful people, понимаешь, о чем я? Во Франции таких ребят называют навороченными, но под этим французы подразумевают публику, напрочь лишенную вкуса. Потому что во Франции элегантным считается то, что незаметно, то, что естественно, что не бросается в глаза и не выставляет себя напоказ. А вот в Италии наоборот. Элегантностью можно и нужно щеголять, и это никому не кажется дурным тоном. Мне нравится такой незамысловатый подход к делу. Ну и конечно, огромная неповторимая ароматная пицца, которую подают через десять минут после заказа. Настоящая итальянская пицца. Во Франции не умеют делать настоящую пиццу. Во Франции даже не умеют толком произнести это слово, все французы говорят «пидза́» вместо «пицца». Итальянская пицца, приготовленная итальянцами в Италии, тем более желанна и загадочна, что официанты подают ее с таким отстраненным видом, будто даже не подозревают о твоем экстазе. Еще я заметил, что у итальянцев гораздо более открытый взгляд, не то что у французов. Если ты хорошо выглядишь, если ты немного приоделся, то на тебя обязательно будут смотреть. И это довольно приятно. Мне нравится такой fair-play, когда нет людей, подавленных чувством зависти, старающихся не смотреть на тех, кто выглядит шикарнее их. В Италии все друг на друга смотрят и не стесняются. Я чувствую на себе взгляды дам, сидящих за соседними столиками, кокетливые улыбки официанток. Я вижу, как влюбленные парочки перешептываются и показывают на меня пальцами. Мне это льстит. Тем временем Алиса присылает мне эсэмэску, в которой назначает встречу у своего подъезда в 21:30. Я испытываю настоящую эйфорию, оттого что наконец-то я, тот самый я, который искренне полагал, что до самой смерти не познает больше ни одну девушку, теперь изменю жене. Стоя перед зеркалом в туалете, я вспоминаю ощущение, которое у меня было в пятнадцать лет, когда я собирался расстаться с девственностью и, перед тем как лечь в постель к девочке по имени Аполлина, так же глядел на свое отражение и говорил себе: «Сегодня вечером исполнится твоя мечта». Сейчас мне кажется, что я был страшно наивным, полагая, что за всю свою супружескую жизнь не притронусь ни к одной женщине, кроме Александрины. Просто жизнь так устроена, что все подгоняется под какую-то схему и нет простора для воображения.