Я была первой

У нас за плечами свой неповторимый опыт. Невоз­можно начать новую историю с чистого листа, в про­тивном случае все романы были бы одинаковы. Мне предстоит это понять. Тебе тоже предстоит это понять.

А пока давай попытаемся признать друг за другом право на свой уникальный ритм, свой особенный такт.

Только миновав этот этап, мы сможем однажды прийти к настоящей близости, полюбить друг друга по-настоящему.»

Я несколько раз перечитала свое письмо. Ветер бушевал вокруг дома, стучал плохо прикрытыми ставнями и, пробившись сквозь каминную трубу, ледяным дыханием обдавал комнату. Опустившись на колени, я подбросила в печку свежее полено и, разогнувшись, наткнулась взглядом на сумку с по­дарками. Я выложила на стол тюбики и баночки, со­ставила в ряд и один за другим отправила в урну.

– А где же часы? – подумала я и принялась вытря­хивать сумку.

Часы остались лежать на столике в кафе.

В эту минуту яростный порыв, как белая ска­терть, накрыл меня с головой, колокольным звоном отдаваясь в моем воспаленном мозгу безжалостным напоминанием о событиях десятилетней давности.

Тот мужчина подарил мне золотой браслет, кото­рый я нарочито забыла в ресторане, совсем как твои часы. Слишком много было подарков, слишком мно­го любви, слишком много знаков внимания. Я зады­халась, ничего не желала видеть, я вела себя инфан­тильно, агрессивно, жестоко. Выпустив коготки, я сопротивлялась изо всех сил. Мне претила его безгра­ничная любовь. Мне казалось, что я ее не заслужила, что он ошибся номером.

– Но ведь это была не я, – возражала я сама себе, – та девочка десятилетней давности не имеет ко мне никакого отношения.

– А ты вспомни все, – отзывается откуда-то из глубины беспощадный враг, – и сразу поймешь, что это была именно ты.

– Нет, это была «она», та, другая, совсем мне не симпатичная: глупая, легкомысленная, эгоистич­ная, неразумная, и главное, ужасно жестокая.

– А ты вспомни, вспомни ту, другую, и сразу пой­мешь, что ты не создана для любви, что любви как та­ковой не существует, любовь – иллюзия, призванная заполнить пустоты в человеческих душах.

Прислонившись к печке, я принялась отматы­вать пленку назад.

Она изменяла ему.

Безо всякой причины.

Изменяла постоянно, с первым встречным, кото­рый брал ее молча, грубо и примитивно будто сни­мал с полки в супермаркете шоколадку, жадно вгры­заясь в нее зубами прямо через обертку.

Она послушно следовала за случайными мужчи­нами, шла за ними, не минуты не колеблясь и не та­ясь, не щадя того, кто так трепетно любил ее. Она бро­сала ему в лицо, бесстыдно глядя прямо в глаза, что уходит с другим, с другим, который ее не стоил, но к которому ее тянуло как магнитом. Этот другой обра­щался с ней совершенно бесцеремонно, а она послуш­но отдавалась, плакала, мурлыкала, ждала, сходила с ума. Другой вожделел ее светлых волос, ее матовой кожи, ее аппетитной плоти. Другой шел с ней под ру­ку, с удовольствием отмечая, что окружающие муж­чины при виде нее пускают слюни. Ему не приходило в голову, склонившись над ней, подолгу беседовать с ее душой. Он разрезал ее на кусочки и вешал самые лакомые из них себе на шею на манер трофеев.

И она послушно шла за такими мужчинами, горди­лась своим недобрым счастьем, вольная и довольная.

Ради них она бросала того, кто по-настоящему лю­бил ее, без конца повторяя, что она лучше всех, силь­нее всех, красивее всех, что она – его единственная.

Однажды она увидела как он плачет. В тот день она заявила ему, что уходит к другому. Он по обыкновению промолчал. Он всегда принимал плохие новости с грустным достоинством. Она хлопнула дверью их общей квартиры, но на лестнице вдруг вспомнила, что забыла взять что-то из одежды, и вбе­жав в комнату, обнаружила его сидящим в углу. Он весь вдруг съежился, и на фоне огромной белой ком­наты казался совсем крошечным. Он сидел на полу, обхватив руками колени, и горько плакал, втянув го­лову в плечи. Все его тело сотрясалось от беззвучных рыданий. Он был похож на ребенка, который на пере­мене сносит обиды одноклассников и втайне страдает. Он даже надел темные очки, чтобы наплакаться всласть, большие темные очки, призванные скрыть страшное горе, застилавшее ему глаза, раскаленным железом обжигающее все его тело.

Она печально на него посмотрела.

Но утешить его она была не в силах.

Она ничего не чувствовала, разве что нелов­кость. Ей странно было видеть плачущего мужчину. Мужчины ведь не плачут…

А если плачут, то по достойному поводу, из-за на­стоящих героинь. Плакать из-за нее было бессмыс­ленно и бесполезно. Будь он умным и сильным, он бы сам это прекрасно понимал.

Она не подошла поближе, не наклонилась к нему, не обняла.

Она спешила к новому любовнику, который ждал ее внизу, сидя в своем огромном автомобиле, черты­хаясь и поглядывая на часы. Завидев ее, он погладил новенький кожаный руль, включил погромче музы­ку, проворчал: «Что ты там так долго делала? Сколь­ко можно возиться», и они стремительно тронулись с места.