— Мне не нравится твое старое, — небрежно ответил я. — Не так легко быть красивой. Вот это Цитадель.
Она посмотрела туда, куда я показывал, но не проявила должного интереса. Ее мысли были заняты пальто.
— Оно ужасно дорогое, — сказала она.
— Ты не должна об этом беспокоиться.
Для нее я был загадкой: обращался с ней грубо, но сделал ей дорогой подарок.
Мы ехали по залитому ярким светом бульвару Ататюрка. Машина мягко скользила по снегу.
Мне хотелось обнять Эзру, но я удержал себя от этого, боясь все испортить. Улицы стали тише. Мы проехали по красивейшему кварталу вилл и выехали за город.
Холодная зима, казалось, достигла своего апогея. Горы Анатолии покрылись снегом. Ночное небо было холодным и чистым.
Я сказал водителю, чтобы он остановился и ждал пас.
— Давай немножко пройдемся, — сказал я Эзре.
Я шел рядом с ней, глубоко засунув руки в карманы пальто. Издалека доносился приглушенный угрожаю- щий вой.»
— Это волки. Зимой они подходят к самому городу. Ты замерзла?
Я заметил, что она дрожала.,
— Нет, — тихо проговорила она.
— Что ты думаешь об этой войне? Она удивленно посмотрела на меня:
— Какое отношение имеет она к нам?
— Совершенно верно.
— Я ничего не понимаю…
— Ты хотела бы учиться в университете?
Мой вопрос застал ее врасплох. Современная турецкая девушка ни о чем так не мечтает, как об учебе в университете. В Турции женщин, как правило, ни во что не ставят, но девушка, которая учится в университете, чувствует себя свободной.
Эзра опустила голову. Она постепенно привыкала к моим сюрпризам. <
— Мне всегда хотелось учиться, — прошептала она. Снег скрипел под ногами.
— Ты помнишь, какую пробку нужно вынимать? Она молча посмотрела на меня.
— Если ты еще помнишь, в один прекрасный день сможешь пойти в университет.
— При чем тут пробка?
Пришлось объяснить ей. Тишина и наши гулкие шаги помогали мне.
— В сейфе находятся не деньги, — сказал я, остановившись. — В нем хранятся военные секреты.
Для Эзры я был темным силуэтом на фоне белой, мерцающей вдали горы. Я играл роль, и она, безусловно, удалась мне.
— Имей в виду, что может случиться всякое. Ну пойдем!
Мы медленно пошли к машине. Для Эзры это была ночь холодной романтики и привлекательной опасности.
— Вы передаете все немцам? — спросила она детским, страстным шепотом.
— Это не твое дело.
Мы сели в такси. Эзра сидела в углу прямо и неподвижно. Я курил. Слышал, как она несколько раз тяжело вздохнула.
— Я не знаю точно, какая пробка, — сказала она.
— Я еще подумаю, можно ли тебя использовать.
Это было вечером четвертого дня после приезда Эзры.
Слово «Оверлорд» вновь и вновь появлялось в документах, которые я фотографировал. Фактически не было никакого сомнения в том, что это кодовое наименование второго фронта, на открытии которого настаивали русские, то есть вторжения во Францию.
Стало возможным распознать намерения англичан, американцев и русских.
Черчилль хотел, чтобы Турция вступила в войну. Он планировал вторжение в Грецию. Хотел с помощью туров захватить Салоники и вторгнуться на Балканы, что-ты западные союзники, как и русские, имели там плацдарм.
Но турки колебались. Они заявили, что не вступят в войну до тех пор, пока не состоится успешное вторжение во Францию. Англичане же хотели, чтобы вступление Турции в войну и вторжение в Грецию предшествовали вторжению во Францию. Я понимал обстановку, которая вырисовывалась из документов. Вопрос состоял в следующем: выиграет ли дипломатическую битву английское давление или же турецкая тактика сдерживания?
Эзра быстро разобралась во всем. На другой же день после нашей поездки она пришла ко мне в комнату.
— Сэр Хью уехал на банкет, — сказала она. Я улыбнулся, ибо знал, что так будет.
— Откуда ты это знаешь? — спросил я.
— Я видела его в машине. Маноли сказал мне, что он уехал на банкет. — Она попала в мои сети и потому хотела удивить меня. — Его секретарь тоже ушла.
Я встал.
— Возможно, она вышла немножко пройтись, — решил я.
Эзра покачала головой.
— Вы хотели, чтобы я сходила в парикмахерскую… — Только сейчас я заметил, что у нее новая прическа. — …и когда я выходила, она вошла. А на прическу уходит много времени.
Волнение охватило меня. Я заставил себя улыбнуться: не хотел, чтобы Эзра догадалась о моих переживаниях.
— Тогда вынь пробку…
Эзра удивилась. Лицо ее стало сосредоточенным. Но в ответ она только улыбнулась.
— В этом нет необходимости, — тихо сказала она. — Я ее уже вынула.
Только теперь я понял, почему устроил Эзру в посольстве. Мне нужен был зритель.
Мара в свое время также играла такую роль. Мне нравилось сначала заставлять ее волноваться, а затем восхищаться. У новой, критически настроенной аудитории я должен был вырвать первые аплодисменты. Необходимость произвести впечатление была намного сильнее страха.
Я чувствовал себя героем шпионской драмы. Эзра была восхищенным зрителем в ложе, который после окончания пьесы попросит у меня автограф.
— Подожди за дверью.
— Хорошо, — прошептала она.