Я буду рядом

Тонкие пальцы профессора Юна замелькали у меня перед глазами. Крохотные замечания жались между строками рукописи. К некоторым страницам были приклеены цветные листочки для записей, испещренные убористым почерком. Профессор Юн взял со стола большой конверт и положил в него рукопись.

– Ты можешь добавить в рукопись комментарии на листочках, следуя моим письменным указаниям.

Дочь хозяина дома, где мы жили с двоюродной сестрой, оказалась моей ровесницей. Она училась в профессионально-техническом училище и имела пишущую машинку. У нее было еще множество разных вещей, но я всегда вспоминала именно эту пишущую машинку. Я так хотела заполучить эту машинку, что, закрывая глаза, тут же представляла выгравированное на ней слово «Клевер». При всяком удобном случае я заходила в комнату дочери хозяина, останавливалась перед пишущей машинкой, вытягивала пальцы и начинала постукивать по клавишам: так-так-так. Поначалу дочери хозяина не нравилось, что я трогала ее машинку, но когда она поняла, как мне это интересно, то научила меня печатать. Я выучила расположение клавиш. Мне нравился звук, который издавали клавиши, когда я ударяла по ним подушечками пальцев. Мне нравилось смотреть, как каждый раз, когда двигались мои пальцы, так-так-так, прежде неподвижные клавиши приходили в движение, а на белой бумаге одна за другой возникали чернильно-черные буквы. А немного позже дочь хозяина стала иногда приносить свою машинку в комнату, где я жила с сестрой, чтобы я могла печатать самостоятельно. Всякий раз я чувствовала невероятный восторг и радостное возбуждение, усаживаясь перед пишущей машинкой, смотрела на нее с такой любовью, будто это мой ребенок. Поначалу я печатала только слоги: га, на, да, ра, а затем простые слова: я, ты, мы, и так до бесконечности. К тому времени, когда стала печатать быстрее дочери хозяина, я перепечатывала письма Ван Гога, адресованные его младшему брату Тео. Я занялась этим, потому что мне нравилось обращение: «Дорогой Тео!»

«Тщательное изучение и постоянное перерисовывание работ из „Полного курса рисунка“ Барга позволили мне лучше понимать суть рисования. Я научился измерять границы, видеть и искать широкие контуры, и потому, слава богу, то, что раньше казалось совершенно невозможным, постепенно становится осуществимым. Раз пять я рисовал человека с лопатой, землекопа, в различных положениях, дважды – сеятеля и еще два раза – девушку с метлой. Затем – женщину в белом чепце, чистящую картофель; пастуха, с посохом в руке; и, наконец, старого больного крестьянина, который сидит на скамье перед очагом со склоненной головой на руки, опираясь локтями о колени.

И конечно же я на этом не остановлюсь. Стоит лишь нескольким овцам перейти мост, как они принимаются щипать цветы. Теперь я буду неустанно рисовать землекопов, сеятелей, мужчин и женщин за работой. Тщательно изучать и рисовать все, что является частью сельской жизни. Я буду вести себя так, как поступают другие. Теперь я не чувствую себя беззащитным перед природой, как прежде».

Я замерла над клавишами, перечитывая текст о копировании рисунков Барга. Он написал, что «больше не чувствует себя беззащитным перед природой» потому, что много раз перерисовывал эти картины. Я сложила напечатанный листок и отправила его Дэну, надеясь, что Дэн, который уверял меня, что полностью посвятит свою жизнь рисованию, будет кропотливо трудиться над своими картинами, как Ван Гог.

Именно благодаря моему старанию научиться печатать на пишущей машинке я оказалась в кабинете профессора Юна.

Я машинально перевела взгляд на полку, где книги стояли корешками внутрь.

– Тебе интересно, почему я так поставил эти книги?

– Да.

– Они принадлежат писателям, которые умерли до тридцати трех лет. Я их коллекционирую.

«Писатели, которые умерли до тридцати трех лет!» Я произнесла эти слова не вслух, про себя, затем посмотрела на профессора Юна.

– Готов поспорить, теперь ты хочешь спросить, при чем здесь тридцать три года. Именно столько было Иисусу Христу, когда он умер на кресте. Именно в этом возрасте Александр Великий создал свою империю и погиб. После тридцати трех лет человек уже не может считать себя молодым. А разве мы не говорим, когда кто-то умирает до тридцати трех лет, что он умер молодым? Творческим людям ранняя смерть порой приносит славу. Их работы всегда внушали мне благоговение, наполняли трепетом и симпатией. Если тебе интересно, можешь взять почитать.

– Спасибо.

Профессор Юн подошел к столу за книжной перегородкой, а затем вдруг неожиданно спросил меня:

– Ты дружишь с Миру?

– Сегодня я впервые увидела ее.

Он некоторое время молча смотрел на меня.

– Я хочу поблагодарить тебя.

Он повторил слова Мен Сё, которые тот произнес, выходя из кабинета вместе с Миру.