Я буду рядом

Дом в конце тропы действительно принадлежал профессору. Ворота оказались распахнуты, а профессор стоял посреди двора, доверху заваленного белыми сугробами. То тут, то там виднелись голые заснеженные деревья. К невысокому забору, отделяющему двор от улицы, была прислонена крепкого вида бамбуковая метла, ею профессор расчистил снег с тропинки. Похоже, профессор смел снег с тропы и оставил нетронутыми сугробы во дворе. Пока мы с Юн стояли около ворот, профессор не сказал нам: «Проходите» или «Легко нашли дорогу?». Он просто стоял и молча смотрел на нас, пока мы медленно шли ему навстречу. Когда мы подошли к нему, из собачьей будки у забора выскочил большой, со светло-коричневой шерстью, пес. Не успев поприветствовать профессора, Юн принялась гладить пса, который радостно завилял хвостом и опустил уши.

– Он большой, – сказал профессор, – но очень добрый.

В тот момент, когда профессор похлопал Юн по плечу, она вдруг резко опустилась на засыпанную снегом землю. Сначала я решил, что она обо что-то споткнулась. Но ее плечи стали судорожно вздыматься, и она разразилась слезами. Пораженный ее реакцией, я попытался помочь ей встать, но профессор посоветовал оставить ее в покое. Как-то очень давно (мне кажется, что с тех пор прошла целая вечность) я видел слезы на лице Юн. Тогда она выглядела так, будто только что умылась речной водой в Иронге. Юн все никак не могла успокоиться. Мне сложно было представить, сколько сил ей потребовалось, чтобы так долго сдерживать в себе эту боль. Ее глаза покраснели и опухли.

Профессор знал о судьбе Миру. Мне не хотелось спрашивать, откуда он узнал. Я желал бы, чтобы с нами происходило лишь то, о чем потом можно было спросить. И словно прочитав мои запутанные мысли, профессор рассказал, что получил письмо с известием от матери Миру. Она поехала в дом бабушки Миру, написала письмо профессору, а мне даже не позвонила. Профессор пригласил меня приехать к нему вместе с Юн, когда я по телефону попросил у него ключ от кабинета, вероятно, потому, что уже знал о Миру. Он несколько раз повторил просьбу приехать вместе с Юн. Наконец Юн перестала плакать, и я привел ее в дом. Стало темнеть. Обстановка дома профессора оказалась очень простая: кресло и кофейный столик в гостиной, стол и четыре стула на кухне, письменный стол и стул в спальне. Мы сели на длинную скамейку под окном гостиной, я принялся смотреть на наши следы во дворе на чистом снегу и на следы собаки. Профессор вынес из кухни термос, налил из него чай с айвой в большую кружку и поставил ее рядом с Юн. Затем налил чаю и мне. Через некоторое время он спросил Юн, успокоилась ли она. Юн обхватила ладонями большую кружку чая с айвой и низко опустила голову.

– Это она принесла мне деревце, – сказал профессор.

Я понял, что он говорит о Миру.

– Мы сажали его вместе. Она сказала, что это дикая яблоня.

Мне пришло в голову: скорее всего, он был последним человеком, с кем Миру встретилась, прежде чем отправиться в дом своей бабушки. Профессор сказал, что весной набухают почки, из них показываются листья, а когда листья опадают, появляются плоды. Иногда все происходит быстрее, и тогда яркие красные плоды созревают еще до наступления осени. Мы с Юн сидели рядом и разглядывали дерево, на которое указывал профессор. Снежинки тихо опускались на ветви дерева и красиво поблескивали.

– В молодости, мне еще и тридцати не исполнилось, я как-то получил письмо. – Профессор начал свой рассказ, откинувшись на спинку дивана. Его глаза за стеклами очков по-прежнему внимательно разглядывали снег на ветвях дикой яблони под окном. – Это было письмо от женщины, которую я когда-то знал. От подруги. Мы были вместе долгое время.

При словах «мы были вместе долгое время» профессор взглянул на нас с Юн. Веки его сухих глаз неожиданно затрепетали.

– В том конверте оказался ключ.

Юн поставила на стол большую кружку с чаем с айвой, которую до этого сжимала в руках.