Я, Богдан (Исповедь во славе)

Какую еще нацию переписывали когда-нибудь? Может, исландцев, которые радовались каждому, кто одолел холодный жестокий океан, из рода в род передавали имена тех, кто первым вступил на каменистый остров среди безбрежных холодных вод, и с гордостью вели от них свои родословные. Послать бы туда своих послов, чтобы расспросили, послушали этот мудрый в своем самосохранении маленький народ. Но слишком далека дорога и в Исландию, густые туманы закрывают ее от моего взгляда, а еще: слишком мало отпущено мне времени на все, что должен был сделать. И по Украине не мог поездить и походить, чтобы самому присмотреть за составлением реестра, послушать речь своего казачества, выделить самому наиболее достойных, определить избранников, ибо разве же это число - сорок тысяч - охватывало весь народ? Увы! Неисчислимая сила войска была в полках. Иной полк имел более двадцати тысяч казачества, ибо что село, то и сотник, а иная сотня имела люду и целую тысячу. Все живое поднялось в казачество, едва ли нашелся бы в каком селе человек, который не хотел бы сам или его сын в войско идти, а если сам был нездоров, то слугу-парубка посылал, остальные же, сколько бы их ни было, все шли со двора. Даже из городов, имевших Магдебургское право, присягнувшие бурмистры и райцы свои уряды покидали, брили бороды и шли в войско.

Нужно ли удивляться, как трудно было вместить в сорокатысячный компут такое неисчислимое войско? Обозный Иван Чарнота и полковники должны были списывать прежде всего казаков конных и ружейных, которые служат издавна и на всякую службу пригодные и охочие. Реестр составляли постепенно, осторожно, почти тайком, обставляя все это вещами приятными: выплатой за службу из королевской сокровищницы, обещаниями посылки в добычливый поход с гетманом. Месяца октобрия дня 21 я скрепил собственноручной подписью реестр на сорок тысяч человек, первый список (гей-гей, какой же куцый и неполный!) своего народа, нации своей, ядра будущих поколений. Не все там имена стоят, запорожцы пошли на свои острова, не пожелав променять свободу на королевскую службу, потому будут еще имена и вне моего реестра, но и вокруг самого компута просто кипело от людей, может порой более достойных, но нужно было выделить, нужно было ограничиться, ибо власть - это прежде всего ограничение. Ведал я, что много и таких, которые рвались в реестр, отталкивая более достойных, часто согласны и не попадать туда самим, лишь бы только не пустить соседа или знакомого. Так и случилось, что мы недобрали и до сорока тысяч, записав в реестр только 37 745, хотя могли бы выставить и целый миллион! Но я скрепил подписью это число, и не жалею, и готов идти на суд людской и божий с чистой совестью.

Какие же имена, какие фамилии стоят в этом первом списке моего народа? От занятий отцовских, от происхождения, от нрава и заслуг, почти нет фамилий, которые указывают на владение местностью или хотя бы какой-либо укорененностью, хотя бы на временную устойчивость. Были шевцы и Шевченки, гончары и Гончаренки, ковали и коваленки, бондари и бондаренки, мельники и мельниченки, тесли и тесленки, стельмахи и стельмашенки, кравцы и кравченки, ткачи и ткаченки, шаповалы и шаповаленки. Были от Адама и Евы - так и назывались: Адаменки, Евенки. Одни были бажаны, другие жаданы - вот и назывались: Бажан, Жадан. Не умели приглушать своих голосов, говорили между собой, шапок не снимая, были горды с панами и с самим чертом, потому и называли их шумейками, крикливцами, говорунами, гордиенками, или же на казацкий манер: Семен Неснимишапка (из Кременчугской сотни Чигиринского полка). Большинство рвалось в битву, а были и такие, которых не оттянешь от миски, от юшки и борща, от пирогов и каши, - потому-то и прозвища им приклеены: мысченки, ющенки, борщенки, пироженки, кашееды, кныши, лемишки.

Были у нас души открытые и добрые, потому-то приходили к нам отовсюду, от разных народов и оставались с нами, приобретая новые казацкие фамилии: москали, донцы, ляхи, Волошины, литвины, турчины, татаренки, угрины, жидовчины, цыганчуки. Только у Мартына Пушкаря в Полтавском полку были Микита Москаль, Иван Москаль, Гришко Москаль, Иван Донец, Давид Болгарин, Степан Волошин, Павло Татарин, Милаш Донченко, Семен Мазуренко, Блажко Татарченко, Иосько Цыган и три еврея: Семен Рубанчик, Семен Халаимовский, Мусий Авраменко.