Я, Богдан (Исповедь во славе)

- Именно тут Петр Могила ответил этой продажной душе спокойно и с достоинством, как и надлежало имени, которым он подписал свой "Литое", Евсевий Пимин, то есть благочестивый или православный пастырь. Петр ответил ему, что первобытная церковь христианская получила свое начало не от панов, а от убогих рыбаков. Как это сказано у псалмопевца: "Не надейтеся на князи, на сыны человеческие, в них же несть спасения". Но надолго ли хватило этого спокойствия? Там, где речь идет о вере, не ищи благоразумия, ибо так или иначе все заканчивается кровью. Недаром ведь сказано, что и самое крещение бывает трояким: водою, духом святым и кровью. Потому не собирал бы я отцов велемудрых, как ты советуешь, ни в монастыре киевском, ни на княжеской горе, ни в замке воеводском, а нашел бы где-нибудь на Подоле шинок уютный, чтобы подавала отцам горилку и меды длинношеяя, дебелая мадонна украинская.

- Хотел бы показать, как пришел в упадок Киев и, забыв о своем заранее определенном призвании быть средоточием духовности и свободы, стал заботиться разве лишь о свободе винокурения? Пока Варшава танцует, Краков молится, Львов влюбляется, Вильно охотится, - Киев знай шинкует горилку, будто в подтверждение слов князя Владимира: "Веселие Руси пити есть". Шинкуют мещане, казаки, магистрат, Лавра, монастыри Софийский, Михайловский, Микольский. И ты, гетман, испугавшись этого упадка, бежал оттуда и осел в своем Чигирине. А что Чигирин в сравнении с Киевом? Теперь еще захотел и мудрые умы собрать не в каком-нибудь последнем прибежище мысли и благочестия, а в презренном шинке, где грех выглядывает из каждого угла, а искушения пляшут с утра до вечера на столах и под столами.

- Шинок - это жизнь, Самийло. Грязь и блеск, убожество и пышность - все стекается туда, как смех и слезы, скаредность и растерянность душ. Почему бы и не посмотреть на все это умам смышленым? Может, хоть на один вечер угомонились бы их неистовые души, и от споров о таинствах евхаристии и причастия перешли бы они постепенно к размышлениям простым и болезненным, обнимая разумом землю и небо, простого человека и небожителя, хлеб насущный и пищу для птиц небесных.

- Хотел, чтобы забыли все, чем горели их сердца, и пережевывали что-нибудь из Фомы Аквината? О том же самом небе: "О награде для святых не говорится, чтобы она воздавалась на небесах материальных, но под небесами имеется в виду возвышенность (альтитуда) благ духовных. Но все же существует материальное место, то есть небо эмпирейское для святых, не из потребности оного для блаженства их, а во имя сообразной пристойности и украшения".

- Для горения сердец я сыграл бы им на кобзе и спел какую-нибудь свою песню. Хотя бы вот эту:

Ой, бiда, бiда чайцi-небозi,

Що вивела дiтки при битiй дорозi.

Киги! Киги! - злетiвши вгору.

Прийшлось втопитись в Чорному морю!

Жито поспiло - приспiло дiло,

Йдуть женцi жати, дiток забирати.

Киги! Киги! - злетiвши вгору.

Прийшлось втопитись в Чорному морю.

Ой дiти, дiти! Де вас подiти?

Чи менi втопитись? Чи з горя убитись?

Киги! Киги! - злетiвши вгору.

Прийшлось втопитись в Чорному морю!

I кулик чайку взяв за чубайку.

Чайка кигиче: згинь ти, куличе!

Киги! Киги! - злетiвши вгору.

Прийшлось втопитись в Чорному морю.

А бугай: бугу! - Гне чайку в дугу:

- Не кричи, чайко, бо буде тяжко,

- Киги! Киги! - злетiвши вгору.

Прийшлось втопитись в Чорному морю.

- Як не кричати, як не лiтати?

Дiтки маленькi, а я їх мати!

- Киги! Киги! - злетiвши вгору.

Прийшлось втопитись в Чорному морю.

Вот так, пане Самийло, и наша Украина. С одной стороны король, с другой султан, а с третьей - разве что Черное море.

- Король же тебе дружбу предлагает, слышал я.

- Гей, брате Самийло! Знаем мы с тобой греческих богов, римских императоров, все созвездия на небе и ветры в степях, да и всех королей знаем! Как сказал когда-то Курций: квос вицерис каве амикос тиби эссе кредас - берегись дружбы побежденных тобою. Война будет! Снова война и насилие!

- Никакое насилие не ослабляет истины, а только служит ее возвышению.

- Душа утомляется от насилия - народ и земля утомляются. Дружбы жду со стороны четвертой, о которой и вспомнить боюсь. Жду и никак не дождусь, может, потому так и встревожен.

- Вот я и хотел сказать тебе, что едет посол к тебе от московского царя, - молвил Самийло.

- И ты молчал всю ночь!

- Не решился прерывать твоей речи вельми занятной и поучительной даже для духа.

- За такую весть обнять бы тебя, как брата, Самийло!

- Разве можно обнять дух? - сказал он горько и исчез, а на дворе заржали кони и запылали факелы.

Прибыли Выговский и сын Тимош с вестью, что в Чигирин едет посол царя московского Унковский с письмами и подарками.

32

Душа моя встрепенулась. Весть из Москвы! Весть благая и добрая - или же злая?

Пан Иван по обыкновению своему занудливо начал пичкать меня всякой мелочью, приберегая самое главное в конец, но тут прервал его мой Тимко, невоздержанный на язык.

- Гей, пане писарь, - крикнул он, - не дури голову гетману, а говори дело! Посол московский направляется в Чигирин! Уже за Днепром. В Переяславе. Встречать надо или как, батько гетман?