Я, Богдан (Исповедь во славе)

Гетманы, медленно продвигаясь с обременительным обозом следом за молодым Потоцким, были в это время уже за Чигирином, но, узнав про бунт реестровиков и боясь бунта у себя за спиной, тотчас же отступили назад на Черкассы и дальше - на Корсунь. Были как в мешке. Ничего не видели, ничего не знали - вокруг была чужая земля.

Я начинал войну на своей земле и верил, что это принесет мне победу. К тому же начинал я свою войну рукой оборонной. Не выбирал пространных равнин и классических полей сражений, сразу же облюбовал подходящее место - глухой угол между водами и болотами, а кругом степные балки да буераки. Это так озадачило шляхетских региментарей-неудачников, что они и сами, застигнутые врасплох, тоже окопались на месте, которое для меня обещало победу, а для них погибель. Я твердо знал, что все битвы - если даже придется мне вести до конца жизни - надо навязывать врагу там, где он никогда их не ждет. Реки, болота, рвы, холмы и яры - вечные преграды, так будто сама земля вздыбливалась перед врагами.

Под Желтыми Водами я замкнул Потоцкого с Шемберком так, что они не могли отступать без боя, однако и биться на конях были не в состоянии: место было неровное, трудное для коней, к тому же казаки за две недели перекопали все вокруг так, что и сам черт ноги сломит.

Ночью Джелалий подвел реестровиков под самые валы шляхетского лагеря. Придвинулись тихо и незаметно - без голоса, без стука, без звука. Ударить должны были на рассвете, чтобы не побить своих, врываться в передние шанцы, захватить шанец с колодцем и держать его, чтобы отрезать панство от воды. Пушек в дело не брали, ведь в тесноте они только мешали бы. На Тугай-бея надежды не было, потому я велел Ганже с всадниками держаться на таком расстоянии, чтобы из шляхетского лагеря не могли понять, кто это и что. Запорожцы шли следом за реестровиками, не давая шляхте опомниться. А по бокам я выставил лучников Нечая, ибо самопал хорошая вещь, но лук еще лучше.

Когда начало светать, лучники бесшумно убрали стражу на валах, но разве при таком скоплении людском всех уберешь? В шляхетском лагере вряд ли кто-нибудь и спал в эту ночь после того, как мы умыкнули у них из-под носа реестровиков, да и остерегались там довольно тщательно и все же не были такими желторотыми, как нежинский старостка Потоцкий, - там было много воинов испытанных и выносливых, они смогли бы с кем угодно потягаться в опытности и хитрости.

Вот почему при первом же вскрике стражи, от первого тревожного звука мгновенно очнулся весь польский лагерь и на моих казаков, которые молча взбирались на вал, ударили с такой страшной силой, таким плотным огнем, что и земля под ними загорелась, но сила натолкнулась на силу, огонь на огонь, ярость на ярость, упорство на упорство, к тому же мы наступали, а враг оборонялся.

С чигиринской сотней я прискакал помогать Джелалию. Нечаевцы с диким шумом, гулом и выкриками, напоминавшими вой ордынцев, обрушились на врага, ошеломив его; все мои полковники, есаулы и сотники бились на валах рядом с казаками, отступать у нас не было ни охоты, ни потребности, когда из середины шляхетского лагеря пошла на нас лава панцирной кавалерии, то и она разбилась о казацкие пики, рассыпалась, утратила свою грозную силу и вынуждена была отступать. А тем временем реестровики из шляхетского обоза, воспользовавшись разгромом гусар, быстренько запрягли возы и выехали к нам, тем более что передние шанцы были уже в руках Джелалия.

Шемберк еще надеялся на помощь от коронных гетманов, потому не стал отбивать утраченных шанцев, а скорее начал насыпать новые, перегораживая, собственно, свой лагерь.

- Ударим на панов, пока они не насыпали валы, гетман? - прищурил глаз Джелалий.

- Пускай окапываются. Теперь уже не мы будем наступать, а пусть они вырываются. Мы и так потеряли многих своих товарищей. Мертвые требуют почестей.

Без шапки, в простом темном жупане, пошел я между теми, кто пал в нашей первой великой битве. Лежали кто как бежал, кто как бился, кто как побеждал и никто не лежал как мертвый. Вспомнилось мне, как шел когда-то по полю нашего поражения на Суле - там лежали одни убитые. Здесь не было убитых только победители. И не были неестественно великими, как там, на Суле, но не были и неприметно малыми, как говорил когда-то Ювенал: смерть одна лишь знает, как малы тела людские. Нет, они были такие же, как и все мы, живые, они так же смотрели на небо, открывая грудь ветру, а уста - дождям и росам, так же прислушивались, сколько лет накукуют им кукушки, а если не им, то дорогим им людям. Эй, братья мои, павшие, но бессмертные! Горюют по вас и степи, и ветры, птицы и звери - вся вселенная, горюем и все мы и хотим устроить вам похороны казацкие, и устроим их!

Казаки ходили между павшими, узнавали товарищей, обращались к знакомым и незнакомым:

- Не журитесь: глядите, среди какой хорошей степи лежать вам!

- И заснули вечным сном не на голой земле, а на подушках из вражеских тел.

- Лежите, как герои, а панство валяется, как гнилые деревья.

- Вот исповедаться некому было, - все попы разбежались.