«Я 11-17»

Василий Иванович Ардаматский «Я 11-17»

1

Шла к концу последняя военная зима. Наши войска уже пробивались к Берлину, а здесь, в глубоком тылу советских войск, оставался этот мешок, набитый гитлеровскими дивизиями, и не затихая шли упорные бои. Вполне боеспособные, хорошо вооруженные дивизии, не сумев предотвратить свое окружение, теперь проявляли большую стойкость и военное искусство. На первых порах им сильно помогало и то обстоятельство, что в их распоряжении были порт и открытая морская дорога в Германию, – они оттуда получали вооружение и боеприпасы.

И все же узел постепенно стягивался, и положение окруженных становилось все хуже и хуже. Перестали приходить транспорты из Германии – гитлеровской ставке было уже не до этих окруженных дивизий. О контрнаступлении из мешка немецкое командование больше не думало. У него появились совершенно иные заботы.

…Оттепельной мартовской ночью солдаты разведроты капитана Дементьева, вернувшись из ночного рейда, приволокли гитлеровского офицера. Он оказался штабным капитаном с красивой фамилией Эдельвейс.

Разбудили Дементьева. Спросонья покачиваясь, он шел в домик штаба и с досадой думал, что ему предстоит сейчас допрашивать еще одного истерика. Весь вопрос только в том, какая истерика у этого: «Хайль Гитлер» или «Гитлер капут»? Дементьева одинаково раздражали и те и другие, он не верил ни тем ни другим.

Немецкий офицер спокойно, но с любопытством рассматривал Дементьева, пока тот знакомился с отобранными у него документами. Просматривая их, Дементьев задал немцу несколько вопросов, и его уже в эти первые минуты допроса поразило, как спокойно отнесся гитлеровец к своему пленению. Держался он совершенно свободно, охотно отвечал на вопросы.

– При каких обстоятельствах вы взяты в плен?

Капитан Дементьев всегда любил задавать этот вопрос. Ответ пленного было интересно сопоставлять с тем, что уже было известно из рапорта разведчиков.

– При самых обыденных… – Немец грустно улыбнулся. – Я возвращался с передовых позиций, в моем мотоцикле заглох мотор. Я разобрал карбюратор, а собрать его мне помешали ваши солдаты. Вот и все…

– Видно, война в том и состоит, – усмехнулся Дементьев, – что солдаты обеих сторон мешают друг другу жить. Но согласитесь, что мои солдаты для вас избрали помеху не самую тяжелую.

– О да! – Немец засмеялся, но тут же улыбка слетела с его лица. – Но, вероятно, эта самая тяжелая помеха ожидает меня теперь?

По напряженному взгляду немца Дементьев понял, что он спрашивает серьезно.

– У нас пленных не расстреливают.

– О да! Их вешают.

– Это зависит от размера вашего преступления перед нашим народом, – сурово и чуть повысив голос, сказал Дементьев.

– Но, говорят, самым страшным преступлением у вас считается принадлежать к партии Гитлера. Не так ли? А я как раз убежденный национал-социалист. С тысяча девятьсот тридцать седьмого года.

– Убежденный? – Дементьев с хитрецой смотрел в глаза немцу. – Убежденные выглядят не так и ведут себя иначе.

– Поминутно кричат: «Хайль фюрер!»?

– Или «Гитлер капут».

Немец засмеялся, откинувшись на спинку стула. Вместе с ним смеялся и Дементьев.

– Вы не лишены остроумия, – сказал немец. – Между прочим, вы говорите по-немецки, как истинный берлинец. Откуда это у вас?

– Мой отец много лет работал в советском торгпредстве в Германии. Я вырос в Берлине.

– Берлинский акцент, как след оспы, вытравить нельзя. – Немец помолчал, затем пытливо посмотрел на Дементьева: – Приятно, капитан, выигрывать войну? Такую войну!

– Очень! – искренно ответил Дементьев.

– Верю, верю… – грустно произнес немец. – Мы ведь это тоже переживали…

– Правда, несколько преждевременно, – заметил Дементьев.

В глазах у немца сверкнул и тотчас погас злой огонек. Он опустил голову, плечи его обмякли, и он тихо сказал:

– Да, сорок пятый год – это не сорок первый.

И как только он это сказал, Дементьеву словно плеснуло в лицо огнем. Он быстро спросил:

– Где были в сорок первом?

От совершенно нового, сухого и злого голоса немец сразу подтянулся. Он, вероятно, понял ход мыслей советского офицера и ответил четко, по-военному:

– Брест – Минск – Смоленск – Вязьма. Здесь зимовал… – Немец помолчал и прибавил: – В ту зиму и произошло крушение победоносных иллюзий. Дальше была уже служба, чувство долга… словом, работа. Частный успех. Частное поражение. А история войны делалась уже помимо нас.

– Однако сейчас ваши дивизии сидят в мешке и не спешат сложить оружие. На что надеетесь?

– Я же сказал: служба. Когда лучше не размышлять и не спрашивать.

– Вы верили в возможность контрнаступления из мешка?

– Нет. Но такой приказ, насколько мне известно, в начале окружения готовился. А теперь делается нечто противоположное. Говорят, нас должны эвакуировать отсюда морем и перебросить на защиту Берлина.

Дементьев понимал всю важность этой новости, но спросил как только мог небрежно:

– Это слух или приказ?

– Скорей всего, приказ…

За окнами домика, где происходил допрос, прозвучал автомобильный гудок, послышались мужские голоса, смех. Хрипловатый басок весело спросил:

– Где тут ваша дичь?