Я-1

А всё-таки, несмотря на свойственный мне богоборческий пафосок, мне есть за что благодарить Господа. В том числе и за то, что некогда он надоумил меня стричься исключительно под машинку строго по форме головы, что я и проделываю уже почти два года с регулярностью раз в полтора-два месяца. Так, например, уже пятимиллиметровая насадка дарит мало с чем сравнимое удовольствие в течение целой недели по выходу от прекрасной цирюльницы чувствовать черепом любое движение воздуха. В какой-то степени, это и есть блаженство! Голова действительно становится похожа на залупу. Такая же чувствительная…

48

И вот лежал я себе тихо в депрессивном отделении больницы имени Ганнушкина и, как мне это свойственно, никого не трогал. Надо сказать, меня тоже никто особо не трогал. Попробовал бы тронуть! Сразу бы пизды получил. Конечно, уже после некоторых моих размышлений на тему, стОит или не стОит, и, как правило, безуспешных попыток достучаться до чужой совести. Есть маза, что людей, обладающих совестью, кроме меня наберётся ещё человек пять, не больше. Но это так, к слову.

Прямо скажем, когда у меня глубокая депрессия, я неспособен ни к чему, как только к заведомо бессмысленному законотворчеству. Так и в тот раз. Опять мои мозги, накачанные… Впрочем, я даже не помню, что мне там давали. Помню лишь, что корректировали «циклой». Но об этом чуть позже.

Как писала поэтесса Ирина Шостаковская, будучи ещё совсем юной и, кажется, ещё не отказавшейся от «винта»: «…Антиутопий хочется ужасно. /Ужасно…/ Антиутопий хочется писать…» И вот я их и писал.

В моей голове нарисовалась некая идеальная инфраструктура, содружество умных, хороших, талантливых людей с повышенным чувством ответственности за происходящее вокруг, словом, пассионариев. Называться всё это должно было не иначе как ГА «ИКи», то есть Гуманитарная Ассоциация «Индивидуальные культурные инициативы». Как обычно, от абсолютного «нЕ-хуй-делать» были разработаны программы «максимум» и «минимум». Даже были указаны проекты, которые следовало реализовать в первую очередь. Так, например, в направлении, которое можно было назвать «просветительской» деятельностью, планировал я забацать новую, соответствующую духу нашего примитивного времени, оркестровку основных вокальных циклов Модеста Мусоргского «Песни и пляски смерти» и «Без солнца». И именно оркестровки, а не аранжировки.

О других проектах я уж и не говорю, но скажу тем не менее больше — я разработал даже нечто вроде морального кодекса нового русского пассионария. Тут я должен признаться, что уже через пару месяцев, когда в один из дружеских визитов к Кате Живовой я ознакомил её с оной безумною моею документацией, она сказала, что эти бумажки изобличают во мне только сердитого щенка и более ничего. Услышав подобное, я перечитал написанное как бы катиными глазами и, конечно, не смог позволить себе с нею не согласиться. В конце концов, математика — она и в Африке математика. По крайней мере, хотелось бы в это верить.

Сейчас, по прошествие ровно трёх лет с той весёлой поры я вообще не очень-то помню, о чём там шла речь, в этих страстных писульках, но скорей всего, я, как обычно, был прав. Ошибка же моя главная состояла в том, что тогда я ещё не знал, что малодушными ничтожествами являются все люди без единого исключения. Теперь я знаю, что это так. Перефразируя господ Агутиных, «всё в моих руках. И даже я…»

И вот я лежал в депрессивном отделении больницы имени Ганнушкина и тихо мотал свой срок.

На исходе второй недели Главный Бездарь Вселенной или, памятуя о мудацкой привычке главной газетной шавки «Комсомольской правды» превращать всё и вся в аббревиатуры, ГБВ, решил, видимо, от, опять же, святого своего не-хуй-делать, подсластить, блядь, мне жизнь.

Иными словами, явился в нашу палату юноша Андрей, ровесник А, то бишь на пару лет младше меня, с целью избавления от героиновой зависимости. То есть с той же целью, каковой, как я тогда полагал (что, в свою очередь, как показало время, было ещё неправдой), мне удалось достичь три с половиной месяца назад. И он, этот Андрей, оказался довольно клёвым парнем. В его свободное от лежания под капельницей, посредством которой ему, посредством, опять же, неоправданно толстой иглы загоняли по вене чарующий Элексир Нормальности, время мы очень содержательно с ним пиздели о том-о-сём в туалете, задумчиво посасывая цигарки: он — «Союз — Аполлон Особый», я — «LD».

Андрей часто не верил мне, что такое говно, что представляет из себя наша отечественная попса, сочиняют нормальные, зачастую реально очень талантливые люди, парируя все мои аргументы тем, что, мол, «нормальные» талантливые люди сочиняют музыку для «Chemical brothers» или «Rammsteine». Честно признаться, на данный момент я не знаю, кто тогда был из нас прав. Да и тогда не знал.