Я-1

Откровенно говоря, я считаю, что Владиму-Владимычу, коль скоро он взял на себя ответственность (кто его знает, как оно было? Может быть Борис Николаич ему пригрозил; сказал, мол, не пойдёшь в президенты — всю семью твою вырежем, понимаишь!) управлять нашей сложною Родиной, следует распорядиться, чтобы впредь каждому гражданину эРФэ ежемесячно выдавали хотя бы 300 долларов США уже за то, что мы все здесь живём. За то, что сколь не убеждала нас жизнь в том, что наша страна — прямо-таки говно сраное, что верить нельзя никому: ни правительству, ни рядовым гражданам — ан нет, мы всё верим, надеемся, ждём; всё понимаем, а всё же некоторые из нас ещё и жизней своих умудряются не жалеть, благополучно жертвуют ими (зачастую не только своими!) ради того, чтоб действительно жить стало лучше и веселей. Ещё веселей!

И весь народ наш по жизни в глобальной неизбывной депрессии, но мы все — патриоты, блядь! Причём, блядь, за просто хуй! Почему мы такие ненормальные сволочи все? Никакой немец, никакой француз или англичанин (об америкозах уж и не говорю!) не выдержал бы этого, послал бы свою Родину на хуй (с глаз долой — из сердца вон!) — мы же терпим, надеемся, а иногда (что совсем уж безумие) прикладываем собственные силы, чтобы ей стало лучше. Парадокс, бля!

Я думаю тут многое объясняет словосочетание Родина-мать! Да уж, блядь, мать наша — охуевшая морда, истеричка, дура, хамка, алкоголичка и, естественно, эгоистка! Но… жалко, блядь… родину… мать. Жалко, блядь, эту тупую скотину, потерявшую человеческий облик!

Да, тупая, но слабая, совсем слабая, совсем никчёмная… Самоуверенная, но никчёмная. Очень-очень беспомощная и слабая, как бы ни хорохорилась!

Страшно подумать, что будет с ней, c дурой, если я её брошу ((7-c) Я — бог не потому, что я всё могу, а потому что такой же хороший гусь в человеческом плане)…

43

В конце концов мы снова сели, но уже на троих: Вова, я, да вовина Тотоша. Когда я понял, что всё-таки именно что опять сел, я, как это свойственно невыдержанному ранее мне, решил, что чему быть, того, видимо, и вправду не миновать, и ударился в тяжкие. Так, например, на сей раз я зарёкся нюхать, ибо действительно продукт уходит зазря, и перешёл исключительно на иглу. С этим был связан ряд сложностей бытового характера.

Поскольку раньше, в прошлый усест, я кололся не чаще раза в две недели, то, как правило, колол меня Вова. Или наш дилер Гусаров.

Сколько раз, видя, как я мучаюсь, сердобольный Вова спешил предложить свою помощь: «Что, Скворчелло, не выходит? Давай я тебя „вотру“!» Хорошенькое такое словечко «вотру», правда?

Со временем, когда колоть себе героин стало для меня такой же потребностью, как сон и еда, мне пришлось научиться вмазываться самостоятельно. Это было сложно ещё и потому, что нужно было как-то исхитряться ослаблять «перетяжку». Да так, чтоб эта ёбаная резинка, истинным назначением которой было поддерживать трусы, в момент отпускания не дёрнула кожу на руке, что, в свою очередь, было чревато выходом иголки из вены а, вследствие этого, «задувом» и отсутствием прихода, то бишь опять же неэкономным расходованием основного жизненного ресурса. Но… я научился всему этому и страстно полюбил это новое дело.

Поначалу получалось очень здорово. Хотя уже через три дня интенсивных тренировок моя самая роскошная венка на левой руке, аккурат под часами, спряталась от меня, и пришлось втираться в «централку», что, конечно, не здорово со всех точек зрения, ни говоря уже о ментах.

Моё боевое крещение, а именно первая самостоятельная вмазка, прошло в день предыдущей совковой конституции, 7-го октября 1999-го года. Накануне я в последний раз всё досконально уточнил у Вовы, даже сумел было взять у себя «контроль», но в последний момент всё-таки потерял вену, и если б не Вова, который поспешил мне на выручку, драгоценный продукт мог бы пропасть.

В тот день, 7-го октября, не успел я проснуться (где-то возле полудня), как сразу почувствовал, что меня уже «кумарит». (Для непосвящённых: «кумарит» — это значит плохо себя чувствовать ввиду отсутствия недостающего компонента в обмене веществ. На начальных стадиях это состояние напоминает банальный грипп. Далее сложнее.) Однако о том, чтобы «поправиться», не могло быть и речи; по крайней мере, часов до трёх. Надо было провожать маму, отправляющуюся со своим хором на гастроли в Питер.

Когда я вернулся с вокзала, морда у меня была уже изрядно красная, да и глаза выглядели совершенно больными. Зрачки при этом достигли размеров десятикопеечных монеток.