И жизнь подскажет…

Услышав такое заявление, Гил побледнел и застыл с вилкой у рта.

— Да, мне плевать! — твердо повторил Коннер.

Он упаковал вещи и, оставив Гила объясняться с брокерами, первым же самолетом вылетел в Северную Каролину. Ему хотелось вдохнуть полной грудью терпкий горный воздух. Хотелось увидеть, как выплывают из тумана красно-желтые склоны гор. Хотелось домой.

Может быть, в первый раз в своей расписанной по минутам жизни Коннер делал то, чего действительно хотел. И пусть это будет стоить целого состояния — неважно! Он устал от борьбы, обманов, козырей в рукаве… просто устал. От всего.

Нервы Коннера стонали от нетерпения, и ему казалось, что самолет движется слишком медленно. Он боялся опоздать, хотя сам не понимал, куда.

Было только два часа пополудни, когда Коннер вошел в дом — и замер на пороге, встреченный мертвой тишиной.

— Эй! — крикнул он, поставив чемодан на пол. Только эхо насмешливо повторило его возглас. — Кто-нибудь дома?

Никакого ответа. Ушли! Значит, все-таки опоздал! Коннер оглядел пустую переднюю, сам удивляясь глубине своего разочарования. Только сейчас он вдруг понял, как ненавистен ему пустой, молчаливый дом.

— Что ж, пусть виски составит мне компанию, — сказал Коннер, направляясь к бару и наливая себе выпить. Но спиртное показалось ему горше полыни.

Коннер сидел, мрачно уставившись в стакан, как вдруг до него донеслись переливы девичьего смеха, нежные, словно звуки флейты, тихие, словно шелест ветвей за окном. Со стаканом в руке он бросился к окну.

Никого, но в воздухе, словно осенние листья на ветру, плясали и переливались радостные звуки. В следующий миг он увидел их — обеих сестер — в ветвях огромного старика дуба. Терри карабкалась по стволу, спиной к нему; Хилари нашла себе удобную ветку и уселась, прислонившись к стволу и вытянув ноги.

Коннер едва не выронил стакан. Господи Боже, как хороша! Она звонко смеялась, закинув голову, и выглядела такой… здоровой. Глупое слово, но здесь оно подходило как нельзя лучше. От Хилари веяло чистотой, свежестью, первозданной силой и гибкостью молодости; глядя ей в лицо, можно было поклясться, что этой девушке незнакомы ни грязные мысли, ни мелкие чувства. Он прижался лбом к стеклу, словно мечтал получить от нее хоть немного этого сияющего здоровья. Но стекло неприятно холодило лоб, а Хилари можно было назвать какой угодно, только не холодной.

В следующую секунду из тени деревьев появилась Марлин с охапкой листьев в руках. Она улыбалась так широко и искренне, без тени притворства или кокетства, что Коннер с трудом узнал в ней капризную девицу, с которой привык иметь дело.

Так это и есть настоящая Марлин? Он и забыл, что ей всего девятнадцать. Совсем ребенок! Она бы тоже залезла на дерево, если бы не беременность… И сердце его вдруг сжалось от сочувствия к этой девочке с огромным животом, девочке, чье детство так внезапно и трагически оборвалось.

Горькое чувство вины охватило Коннера. До сих пор он был слишком суров с невесткой. Да, она избалованна и капризна, она скандалит, дуется без причины, беспрерывно чего-то требует, выводит из себя, но… с ней следовало обращаться помягче.

В конце концов, она тоже потеряла Томми! Но собственное горе затмило ему разум, и он не замечал, что рядом страдает другой человек.

Да, доброты ему не хватало. Но это поправимо. С нынешнего дня он станет вести себя совсем по-другому!

Заметив кузину, Хилари улыбнулась и помахала ей рукой. Волосы ее — того же цвета, что и листья над головой, — растрепались от легкого ветерка и блестели в лучах полуденного солнца. Хилари засмеялась и наклонилась вперед, обняв рукой ствол. У Коннера вдруг запершило в горле: он вспомнил то время, когда, подобно ей, смеялся и радовался жизни. Как это было давно!

Коннер отставил нетронутый стакан и направился к дверям. Едва ли сам он понимал, куда и зачем идет; просто девичий смех тянул его к себе, как магнит притягивает железо.

Но он снова опоздал и встретил их уже по дороге к дому. Хилари шла в середине, взяв сестру и кузину под руки. На ней были обтягивающие синие джинсы, давешний желтый свитер и легкая серая куртка; на растрепанных рыжих волосах красовался венок из осенних листьев, сплетенный руками Марлин.

— Привет! — окликнул он их, и вся компания удивленно воззрилась на него. Он говорил, что уезжает на неделю, и дамы, конечно, не ожидали его домой так скоро. Хилари сорвала с головы венок и виновато спрятала за спину, словно школьница, пойманная строгим учителем за какой-то непозволительной шалостью.

Коннер нахмурился. Так вот как она смотрит на него? Хоть он и сам понимал, что это глупо, но не мог побороть желание проникнуть в ее душу и стереть оттуда нынешний свой образ, заменив его иным, более лестным.

Но это невозможно. Хилари умеет контролировать свои чувства лучше, чем любая другая из известных ему женщин. Вот и сейчас на лице у нее словно написано крупными буквами: «Частные владения. Вход запрещен».