И всё равно люби

А потом они с Питером объявят о помолвке, а еще через какое-то время поженятся, как и положено. И все простится, и все забудется.

На самом деле, как Рут узнала впоследствии, она чуть не умерла от заражения. Снова у Ван Дузенов, в той же кровати, где она провела первые дни после ареста отца пять лет назад, Рут спала без просыпу с таким же ощущением полного изнеможения. Миссис Ван Дузен приносила ей еду, но не разговаривала с ней. Ни о каком счастливом будущем не было и речи – Рут наконец поняла, как же глупо было с ее стороны так размечтаться. Миссис Ван Дузен выглядела ужасно – посеревшее одутловатое лицо, сухие ломкие волосы.

За последние два года они виделись лишь пару раз. То, что рассказывал о матери Питер, наполняло Рут жалостью ко всей их семье: непрерывные суматошные звонки – миссис Ван Дузен целыми днями названивала мужу, долгие часы в церкви – она вцеплялась в податливого преподобного отца и изводила его разговорами, и дома – беспокойно ходит по комнате, размахивает руками, кожа в уголках рта покраснела, потрескалась, руки непроизвольно подрагивают… Отчасти помогали курсы лечения в больнице, но эффект был непродолжительным.

Все это в сочетании с рассказами Питера о бесконечном терпении доктора Ван Дузена глушило накопившееся раздражение Рут против миссис Ван Дузен. Но однажды утром она все-таки не выдержала: когда миссис Ван Дузен принесла ей на подносике чай с тостом, Рут решительно села в кровати.

– Где Питер? – спросила она.

Лицо миссис Ван Дузен окаменело.

– Я не знала, что мне делать. Не знала, как еще поступить, – продолжала Рут. – Я хочу знать, где Питер.

Миссис Ван Дузен не смотрела на нее.

– Я не могу разговаривать с тобой, Рут, – ответила она, помолчав, и голос ее дрожал. – И никто не станет с тобой разговаривать в этом доме, – добавила она и вышла из комнаты.

Рут поняла, что их с Питером разлучили намеренно. Что ее не подпустят к нему. Что Ван Дузены не могли и никогда не согласятся видеть ее в качестве своей приемной дочери.

Она, Рут, не может быть женой сыну Ван Дузенов. Теперь ей стало это ясно.

Она никто, она всем чужая – ничто не изменилось.

Той ночью, в ночной рубашке добравшись до ванной и уцепившись за край раковины – в доме стояла мертвая тишина, Питера явно куда-то услали – она затолкала в рот две пригоршни детского аспирина со вкусом апельсина – все, что смогла отыскать в домашней аптечке. Рут методично разжевала их – казалось, будто она жует землю – и проглотила. И ее тут же вырвало.

Сквозь звуки рвотных спазмов она услышала торопливые шаги на лестнице.

Подняв голову – на лбу испарина, взгляд блуждает, желудок вздымается, край раковины, пол и передний край рубашки – все в оранжевых рвотных потеках, – она увидела в дверном проеме мистера и миссис Ван Дузен.

Зачем они пришли? Чего они хотят от нее?

– Боже милостивый, – выдохнула миссис Ван Дузен.

Доктор шагнул в ванную. Лицо его было мрачным, но он намочил тряпочку, протер Рут лицо и помог ей сесть на крышку унитаза.

– Зажми голову между коленями, – сказал он и, положив руку ей на затылок, слегка подтолкнул. – Давай же, Рут. Боже, ну давай.

Годы спустя, рассказывая доктору Веннинг о том кошмарном лете, Рут все еще явственно помнила то ощущение в животе – будто ребра ее сжало что-то большое, слишком большое, что не умещалось в тесном пространстве ее тела и выскочило наружу, оставив после себя зияющую дыру. Боль разлуки с Питером казалась невыносимой. Для нее уже не имело никакого значения, что он струсил, сбежал от ее новостей. Она так отчаянно по нему скучала, что думала, больше не выдержит. Слишком ей было больно.

Лежа в ту ночь в темноте, закрывая лицо руками, – уже после того, как она наглоталась аспирина, ополоснулась в душе и выпила таблетку, которую протянул ей доктор Ван Дузен («Держи, Рут, – хмуро сказал он, – тебе надо поспать»), – она все еще чувствовала в своем дыхании апельсиновый запах. За окном монотонно скрипели древесные лягушки, совсем рядом – их разделяла пара дюжин домов, не больше – волны бились о берег. Снизу доносились голоса – разговор шел на повышенных тонах, потом рыдания навзрыд – миссис Ван Дузен, догадалась Рут.

Через мгновение все потонуло в звуках музыки – симфонический оркестр волной накрыл хор древесных лягушек, рокот океана и то горе, которое Рут принесла в этот дом.

Рут лежала в кровати, вокруг плыла темнота.

Она старалась думать о том, что она любит, старалась проговорить про себя названия этих вещей.

Она любит читать, любит книги.

Она любит вкусную еду, любит макать поджаристых омаров в соус и поедать их на пару с Элли.

Любит плавать в океане.

Любит свою комнату в домике Мэри Хили, шум волн и полоску океана, чуть виднеющуюся над крышами.

Любит Мэри Хили, та была очень добра к ней и даже вскарабкалась наверх на одной ноге, чтобы спасти ее.

Наверное, она любила своего отца, хотя он этого и не заслужил, а может, даже вовсе и не был ее настоящим отцом.

Рут резко повернулась и уткнулась лицом в подушку.

Она любит Питера Ван Дузена.