И всё, что будет после…

– Я, собственно… – прошамкал в ответ Василий Исаич. – Хм… Что ты хочешь сказать?

– А то я хочу сказать, – накинулась на него Шурочка, – что всё ведь… Всё!.. Что утворили за свою жизнь такие, как ты, – «удивительнее» в тысячу раз! Никогда это в голову не приходило?

Слева вдали раздался рёв мотоцикла, и скоро какой-то юный смельчак – без шлема, в одних трусах и на босу ногу – промчался мимо них по лужам.

Жора наклонился, чтобы стряхнуть ряску с испачканных в конец брюк. Но и ботинки имели ещё тот видок!.. «Наплевать!» – подумал он.

– Её кадры… – пробормотал Фима, кивнув вслед скрывшемуся из вида мотоциклисту, и Жора опять услыхал голоса внизу.

– А вот и не всё равно, чья власть! – с жаром возражала Шурочка. – В колониях, как ты знаешь, она всегда больше зверствует, чем в метрополии. И власть в колониях всегда более холуйская! Боится она только за себя! Свои холуи хотят вдвойне выслужиться перед хозяевами, чтобы сохранить свою – более второсортную, но власть! Душат любую мысль, всего боятся. Где наша литература? Что?

Старик что-то неуверенно произнёс.

– В России был «серебряный век». У нас не было ничего. Там были и после революции – Зощенко, Каверин, Булгаков. Смогли появиться даже там! У нас не было никого! Не было! А всё, что выдавалось здесь за литературу и выдаётся сейчас – убожество, не опасное для холуёв! Назови мне хоть одного действительно писателя! Хоть один талант! Власть, которая была у нас, не могла этого допустить!

Дед что-то, прокашлявшись, возразил.

– Ага! А с чего это улицы в нашем Минске называются фамилиями убийц? Убийц и разных там холуёв, душивших свою культуру? Все эти Пулиховы, Мясниковы да Притыцкие с Червяковыми, Пономаренками и Гикалами – ведь настоящие же убийцы, а их имена улицам присваивают – и никто не возразит! Ещё б в честь Цанавы назвали! Странно, как не догадались!..

Профессор что-то негромко сказал, и Шурочка с возмущением подхватила:

– Вот-вот! Ту самую, где убийство Михоэлса инсценировали! А их собственные – убийцы из Москвы – нам зачем?! Все эти Урицкие, Дзержинские да Свердловы, я уж про Ленина и не говорю… А Калинин чем так угодил белорусскому народу?… И улица, и переулок, и площадь с памятником…

– Не-нор-мальная… – ошарашенно прошептал Фима. – Слышал? Слышал ведь? Ненормальная! И так всегда: самой умной себя считает, а ночью-то… Ночью ведь на другой конец Долгого к этому иностранцу попрётся…

– Куда-куда?

– К иностранцу… – Кивнул Фима на тёмный лес за дорогой, и солнце, вдруг вплывшее в тучу, перестало светить сквозь ветки. На дороге под шапками старых сосен и высоких дубов стало сразу сумрачно и тревожно. – Там озеро внизу под горой, ещё одно. На другом его берегу, ровно в десять… на каком-то чёртовом хуторе – в заколоченной хате окнами на воду… будет он её ждать.

– А далеко это?

Фима пожал плечами и взглянул этак снисходительно, свысока, – мол, очень это нас интересует! Жора даже забеспокоился, что лишается компаньона. А нужен ему был сейчас компаньон, нужен!

– Так как же туда добраться?

– На лодке! Ни разу, впрочем, не доплывали мы, никогда! Озеро чертовски длинное – как река! Однажды для интереса сам я решил, один. Сорок пять минут вёслами отмахал… и назад повернул… Изгибается без конца, повороты всё, повороты. А потом решили по берегу на другой конец добраться, лесом два часа пропилили, в болоте завязли, вымокли и пошли обратно…

– Но как же она дойдёт?

– А я почём знаю? По воздуху прилетит! – фыркнул Фима. – Да-а… – добавил он уже обиженно, видя Жорино удивление. – Вы эту ведьму ещё не знаете! А ведьма ведь, ведьма! И поплыть может, вплавь добраться. И по берегу, через лес… Всех приучила – в полночь себе, когда хочет, купается, ночами может по лесам шляться, и никто ей ничего не скажет…

«Ребёнок ещё… – с недоверием подумал Жора. – Совсем ребёнок!»

– А если что с ней случится? Кстати, забыл сказать! Ведь этот-то, в свитере-то, когда меня в кустах усёк, Сашка спрашивала его, как добраться! Как раз спрашивала, а он вдруг оглянулся, мне подмигнул, пижон, а потом наклонился к ней, к самому уху, и уже в ухо ей что-то шепчет и в пол-оборота ко мне подмигивает и посмеивается, собака… хоть, клянусь, что не мог видеть меня тогда за ёлками, ну никак не мог! И в сторону машины кивает, у берега под горой на Долгом машина его стояла – машинка-класс! Чудо, игрушка… На ней-то, может, вдвоём покатят! Но это что… – всполошился теперь уже сам Фима, видя ленивое позёвывание компаньона. – Главное, что и час, и место знаем!..

«Задачка!.. – почесал тем временем за ухом Жора. – А махнуть сейчас, к чёртовой матери, домой в общагу! Вымыться, сходить в баню и выспаться по-человечески…»

– Главное, что вдвоём, – не отставал, как видно тоже «дрогнувший», компаньон. – Что по очереди грести будем…

– Где встречаемся? – спросил Жора сухо, по-деловому взглянув на часы и мучительно борясь со сном. Была уже половина первого, и голова трещала после бессонной ночи.

– Там внизу, – махнул Фима куда-то в тёмную гущу леса. – От лужи идёт тропинка…