«И вновь я возвращаюсь…»

Они играли от скуки, развлечения ради, а Пржевальский зарабатывал себе независимость.

За ту зиму он собрал почти пятнадцать тысяч рублей. На эти деньги можно было снарядить экспедицию во славу русской пауки или издать книгу о путешествии по Уссурийскому краю. Оп записал тогда в дневнике: «…теперь могу назваться состоятельным человеком и располагать собой независимо от службы».

Весной, получив разрешение Кукеля продолжить экспедицию, Пржевальский вместе с Колей Ягуновым отбыл на озеро Ханка. Снова пошла независимая, привольная жизнь с охотой, с ночевками возле костра. Вдыхая аромат свежих трав, подминая их шуршащие сочные стебли, бродит он по долинам рек, вливающих воды в Ханку с юга и запада. Вновь поют для пего иволги, свистят камышовки, курлычут фазаны… Разве сравнишь такую жизнь с жизнью в городе…

В октябре, вернувшись в Иркутск, он получает приказ о переводе в Генеральный штаб в Петербург. Надо только выступить на заседании Сибирского отдела Географического общества и можно собираться в дорогу.

На заседании он говорил горячо, увлеченно. Совсем как будто забывшись, свистел и щелкал по-птичьи, чем привел в немалое удивление слушателей. Как же так — солидный офицер, представительное собрание, а он ведет себя как мальчишка!

…Лошади тронули. Сидя в тряском экипаже, мысленно прощается он с краем девственных лесов. И вдруг осознает: трудная была эта странническая жизнь, а какая счастливая!

Коллекция, которую он везет с собой, замечательна: триста десять чучел птиц, пятьсот пятьдесят птичьих яиц, две тысячи всевозможных растений, восемьдесят три вида семян и десять шкур млекопитающих. Не говоря о путевом дневнике и метеожурнале с записями наблюдений, сделанными в течение пятнадцати месяцев.

В сущности, он дал всестороннее описание Уссурийского края.

Да, счастливая была жизнь… Наверное, навсегда остался этот чудесный край позади… Впереди Петербург. Три года Пржевальский не видел его. Столько воды унес за это время Амур в океан…

Апрельские дни 1886 года

Пржевальский подошел к окну, из пузатенького графинчика налил полный стакан смородинового морса, который так чудесно делает старая нянька Макарьевна, и залпом выпил. Тут же налил еще и выпил медленно, получая удовольствие от каждого глотка.

Скользнув по стене, его взгляд задержался на висевшем на ней ружье. Встал вчера спозаранку, пробродил весь день по лесу — и напрасно, ни одного выстрела не довелось сделать. То ли от холода, то ли еще отчего тетерева токовали плохо, вальдшнепов тоже не было слышно. Надо вот с ночевкой в лес выбраться…

Как хорошо, что у него есть Слобода! А то бы куда деваться из Петербурга? В Отрадном уже никакой жизни не было: подтянули железную дорогу, начали леса вырубать… Какая уж там тишина, какая охота… Только и оставалось найти какое-нибудь подходящее место и бежать без оглядки оттуда.

Однако уезжать из Смоленской губернии ему не хотелось. Друзья и знакомые подыскали именьице Слободу в Поречском уезде, описали, что, судя по всему, должно подойти. Хозяин Слободы, артиллерийский поручик Леонид Алексеевич Глинка, просил очень немного — всего двадцать шесть тысяч рублей, и Пржевальский не медля поехал смотреть имение.

Это было как раз то, что ему нужно. Дом стоял на берегу большого озера с островами, и было в нем верст семь в окружности, рядом лежали и два других озера. Рыбы, птиц и зверей просто гибель! Кругом всего лес, глухой, как тайга в Сибири, тянущийся по крайней мере на сотню верст, и водятся в нем рыси, кабаны и медведи. Не раздумывая купил Пржевальский имение.

Никакого хозяйства вести здесь не собирался — душа к тому не лежала — перебрался сюда исключительно ради охоты и рыбной ловли, а все же построил новый дом, ожидая наезда гостей. Разбил сад, вырыл пруд и напустил в него рыбу. И главное, приспособил для себя старую, чуть покосившуюся хатку в саду, где с раннего утра садился за работу над книгой. Только самым близким людям разрешал он переступить порог своей хатки.

Управляющему, который заговаривал с ним о доходах с имения — надо, мол, и об этом подумать, — Николай Михайлович отвечал: «Говорю же я вам, что я доходов не хочу иметь. Я смотрю на имение не как на доходную статью, а как на дачу, в которой можно было бы отдохнуть после трудов. Для кого мне собирать: детей у меня нет и не будет, а для себя? — мне много не надо».

Ему надо было только пройтись по высокому берегу озера, окинуть взором зеркальную бирюзовую гладь с изумрудными вкраплениями островов, вдохнуть запах высокоствольного соснового бора, взять ружье иногда и затеряться в этом лесу, сознавая, что ты один, что поблизости пет никого…

Перебравшись в Слободу, Пржевальский обратил внимание на жившего здесь мальчика, во взгляде которого при встрече с Николаем Михайловичем виделось откровенное восхищение. Звали его Петя Козлов, и было ему всего шестнадцать. Как раз столько же, сколько Коле Ягунову, когда они познакомились.