И в конце, только тьма

Но она не могла. Она ясно дала это понять, ортодоксальная семья, очень религиозная, очень строгая. Одобрение отца значило для нее все.

Глупая сука!

- Ты планируешь отвечать? - спросил Алекс. - Или у меня уже есть твой ответ?

- Я люблю ее. Я обожаю ее. Солнце восходит и заходит на ее голове чувак. Но, мы говорим о моем члене!

Алекс что-то нацарапал на салфетке.

- Позвони по этому номеру. Мой двоюродный брат, Гершель. Он знает одного моэля, говорит, что этот парень - самый лучший, боли почти нет.

Джек скомкал салфетку и спрятал ее в карман брюк. Напряжение которое держало его в тупике, казалось, рассеялось, исчезло вместе с волшебными словами Алекса. Может быть, надежда была. Боже, надежда должна быть. Его член запульсировал от боли сочувствия, фантомной боли...

*

Сара для еврейской цыпочки была хороша. Не так хороша, как католические девушки, но еврейские девушки, как правило, были более раскрепощенными. Вероятность перепиха - 50/50.

- Я собираюсь сделать это! - сказал он, его пальцы запутались в ее волосах заставляя ее рот все глубже насаживаться на его член.

Она немного сопротивлялась, но привыкла к этому. Он почувствовал, как расслабилось ее горло, как сработал рвотный рефлекс. Потребовалось всего лишь несколько извержений рвоты на его член, прежде чем она наконец поняла, что к чему. Всего несколько отрыгнутых буррито, чтобы приучить ее почти к полному отсутствию рвотного рефлекса.

- М-м-м-м? - пробормотала она, ее глаза дернулись вверх, пытаясь найти его.

Он выгнул спину, его голова втянулась в плечи избегая ее взгляда.

- Крайняя плоть, - задыхался он. - Я собираюсь... чтобы... - oн хрюкнул, прежде чем смог закончить предложение.

Мгновения спустя, когда ее рот снова был свободен, она завизжала:

- О, детка! - oн мог сказать, что она была довольна - она проглотила. - Ты уверен? - спросила она, приподняв его торс и положила голову ему на грудь.

Он обхватил ее грудь и покатал сосок между пальцами.

- Да. Я решил сегодня вечером. Я сделаю это!

- Ты ведь понимаешь, что поставлено на карту? Я имею в виду, ну то, о чем мы говорили, ну знаешь о...

Боже, у него от нее разболелась голова.

- Да! - огрызнулся он. - Я знаю, что это значит. Чик-чик, отбивная, или что там, блядь, делает этот...

- Моэль, милый.

- Моэль, точно.

- Все не так уж плохо.

Джек посмотрел вниз на ее писечку.

- Правда? Откуда ты знаешь?

*

Сара и отсутствие сладкого секса выводили его из себя. Она и ее разговоры о безболезненном обрезании члена. Все женщины придерживались странного убеждения, что парни шутят или преувеличивают чувствительность в этой драгоценной области. И это тоже его бесило. Его бесила ее новая стрижка, бесило использование соуса для лазаньи из банки, бесило обрезание ногтей на ногах в постели.

Забавно, что ни одна из этих вещей не беспокоила его до упоминания об обрезании.

*

Его семья восприняла новость о его обращении лучше, чем он ожидал. Тетя Милли, склонная заканчивать каждое предложение ласковым "сукин сын", которая с каждым днем все больше напоминала дядю Сэла, пригрозила обратиться к Папе Римскому, чтобы помешать своему Джеки разрушить его жизнь. И она сделает это - ведь Папа Бенедикт XVI, по ее словам, был ее дальним родственником. Джек был уверен, что она действительно в это верит.

Мама справилась с новостями лучше. Она тихо и без лишнего шума пригрозила самоубийством.

- Они отрежут твой член, сукин ты сын! - заявила тетя Милли, запивая соусом половину буханки итальянского хлеба.

Джек сделал мысленную пометку, что нужно узнать рецепт для Сары.

- Все не так уж плохо, - сказал он, сгорбившись над своей тарелкой.

Было три часа дня, а его насильно кормили кусками пасты фазула и фаршированными ракушками. Считается ли это обедом, или ужином? Этого никогда не объясняли, даже когда он был ребенком. Судя по их постоянно растущему размеру, он решил, что они считают это закуской.

- Святая Мария, Матерь Божья! - сказала его мать, осеняя себя крестным знамением.

Она подняла руки к потолку и посмотрела на лепнину.

- Что я сделала не так? Как я подвела тебя? Пожалуйста, дай мне знак, я сделаю все, чтобы это исправить!

- Ты и Мерил Стрип, ма, - сказал Джек. - Претендуете на "Оскар". Послушай, ма. Мне нужна услуга. Не могла бы ты одолжить мне двести баксов?

Его мать сказала:

- Поставь свечи, я произнесу дюжину молитв. Сходи вниз к этой мадам Голенке, цыганке-мошеннице с хорошими свечами, и принеси мне самую большую из тех, что у нее есть.

- Ма? Ты меня слышала?

У него не хватало духу сказать ей, что деньги предназначены для моэля.

- Тише, Джек, я спасаю твою душу.

- Господи, мама, ты можешь одолжить мне...

- Следи за языком сукин сын. Не коверкай имя Господа!

- Эм...

*

Джек наконец собрал достаточно нервов чтобы позвонить моэлю. Да, Сара выводила его из себя. Каждая мелочь, которую она делала, терзала его нервы, как кусок пармиджано реджано[12], но он знал, что это всего лишь отговорка. Знал, и от этого чувство вины становилось еще сильнее.

Ответила какая-то женщинa.

- Могу я поговорить с моэлем?

Как странно это прозвучало - Моэль.

- Поговорить?