Я не чувствовал холода. Стоял, широко расставив ноги, и попыхивал трубкой, представляя себя адмиралом на палубе фрегата. Но моря не было. Перед глазами унылый зимний пейзаж: серое небо без намека на солнышко, заснеженная деревня. А дальше черный лес.
Вдруг пришла мысль: а вот, если бы я был помещиком? Жил бы в этой усадьбе. Летом пил чай с вареньем на веранде, долгими зимними вечерами читал в мягком кресле у камина. Осенью на охоту с псарней выезжал. Ездил бы на собрание местного дворянства и, возможно, стал председателем этого собрания. Заботился о крестьянах, и наблюдал за перестройкой дома. Жена была бы какая-нибудь веснушчатая дочка соседа, обязательно красивая и пухленькая, а как же иначе? Детей штук шесть-семь. Псарню бы держал из породистых борзых. Иногда, раз в три года совершал бы вояж в Европу на воды… Есть, наверное, в этом какая-то прелесть… Но откуда-то из глубины души поднялся протест. Да как я могу предать мечту? А как же море, как же вой ветра в парусах, дальние страны?.. Нет! Я отогнал от себя видения спокойной сельской жизни. Ни за какие коврижки!
Вдруг заметил на дороге черные точки. Они быстро приближались и вскоре превратились во всадников на сильных выхоленных англизированных лошадях. Конные въехали в ворота. По выправке – военные. Первый всадник, в длинном плаще, подбитом мехом. На голове лисий треух. Сидит гордо. Взгляд внимательный. Точно – офицер. И второй за ним такой же. Двое отставших в форме рядовых уланов, денщики, наверное. Офицер подъехал вплотную ко мне, с удивлением осмотрел с ног до головы, усмехнулся сквозь закрученные усы, увидев трубку. Как-то лихо соскочил с коня. Не как все нормальные люди сходят, перенося ногу сзади, а наоборот, перекинув ее спереди, чуть ли не через голову животного. Он оказался передо мной. Невысокий, крепкий, с гордым взглядом. Спросил добродушным хрипловатым голосом:
– С кем имею честь?
– Александр Очаров, – растерянно представился я.
Он как-то сразу расцвел: темно-карие глаза засияли, полные губы под закрученными усами разъехались в улыбке.
– Племянник! Вот это – да! Дай-ка разгляжу тебя получше! – Он схватил меня за плечи. – Орел! Прошу прощения, – вдруг вспомнил он, что еще не представился. – Поручик Литовского полка, Василий Очаров. Ну, что вытаращился?
– А я вас представлял другим, – ляпнул я.
– Каким? Старым, седым, хмурым? – рассмеялся он. – Я только из полка. Пришло письмо: с батюшкой плохо. Вот, сразу на коня, и сюда. Непогода еще застала. Пришлось в Новгороде пережидать. Как батюшка? Поправляется?
– Какой? – глупо спросил я. – Мой?
– Да нет же, Петр Васильевич.
– Так…, – я растерянно раскрыл рот.
– Что?
– Позавчера схоронили…
До него не сразу дошли мои слова. С лица медленно сошла приветливая улыбка. Он побледнел, оттолкнул меня и бросился к крыльцу. В это время буфетчик выходил с подносом, на котором дымился кофе. Поднос, кофе и сам буфетчик отлетели в сторону. Дверь с силой хлопнула.
– Да. Отца он очень любил. Удар для него, – сказал второй офицер, слезая с коня. – Имею честь представиться, поручик Назимов из Литовского уланского.
– Очаров, – пожал я его тонкую, но крепкую руку. – Так, пойдемте в дом, – предложил я.
– Извините, вот так с кофеём получилось, – развел руками буфетчик, собирая осколки чашки. – Я сейчас свежий сварю.
– Оставьте, – попросил я. – Надо путников накормить.
– Все будет исполнено, – пообещал буфетчик.
Оставив гостя в столовой перед тарелкой с холодной телятиной и бутылкой красного вина, я накинул тулуп и прошел уснувшим садом к семейному склепу. Там нашел моего только что приобретенного дядьку. Он откровенно рыдал, сидя на каменной скамье. Отец стоял рядом и утешал его. Тут же тетка Мария лила слезы, уткнувшись лицом в широкое плечо отца.
Сообразив, что мое присутствие лишнее, я отправился обратно в дом.
– Выпей со мной вина, – предложил гость, уплетая квашеную капусту с луком.
– Мне отец не дозволяет.
– Как? – удивился он, вытирая салфеткой свои пышные усы. – Я уж в пятнадцать шампанское изведал.
– А мне еще четырнадцати не исполнилось. Вот, только через месяц.
– Да, ты, брат, выглядишь старше, – удивился он.
– Это со вчерашнего дня только.
– А что, Василий? – осторожно спросил он.
Я развел руками.
***
Весь день прошел как-то бестолково. Назимов, утомленный дорогой, отправился в отведенную ему комнату, и вскоре оттуда донесся грозный храп. Я поднялся к себе, скинул сапоги, плюхнулся в кровать, не раздеваясь, и проспал чуть ли не до ужина. Поднялся ближе к сумеркам с тяжелой головой.
Степан нашел в сарае старые салазки. До темноты катал Оленьку по саду. Взял с собой Машеньку (кузины ей надоели до чертиков своей угрюмостью). Взял с условием, что она не будет задавать глупых вопросов. Не тут-то было! Пока я спал, она уже допросила Степана, и тот ей расписал наш героический поход на медведя. И в течение всей прогулки: «Сашенька, ну расскажи! Сашенька, а тебе было страшно? Ой, я бы в обморок упала! А что, волки были настоящие? А тебя не укусили?» …