И только пепел внутри…

Поэтому он напился? Поэтому на его лице нет никаких эмоций?

А кольцо?

Перевела взгляд на свою руку и поняла его.

– Можно? – напомнила о себе девочка.

Её голубые глаза горели счастьем. На губах играла самая настоящая улыбка.

– Конечно, можно, – улыбнулась ей в ответ, стараясь не позволить слезе пролиться.

– А как вы их назвали? – спросила она и заглянула в коробку ко второму щенку. – А у этого ушки черные, а у моего – белые.

– Фантик и Мультик, – выдала ей одну из версий их имен, которые придумала, пока несла на себе ее отца.

– Смешно, – хихикнула она. – А кто из них Мультик?

– Тот, у которого белые ушки.

– Можно я тоже буду называть своего щеночка Мультиком?

– Конечно, можно, – кивнула одобрительно. – Это же теперь твой щеночек.

– Спасибо! – почти подпрыгнула на месте девочка и крепче прижала к себе своего нового друга. – Мультик.

– А у меня останется Фантик, значит, – резюмировала я и погладила щенка по мягкой шерстке. – Только он грязный. Ты его помой и покорми молоком. Я со своим то же само сделаю.

– Хорошо. Обязательно, – не сводила взгляд со своего щенка девочка. Я ей уже была неинтересна.

– Ну, пока, – махнула ей рукой и стала медленно отступать к лифту.

– До свидания, – крикнула она мне в ответ, но дверь закрывать не спешила, словно давала братьям возможность попрощаться друг с другом.

Остановилась у лифта, чувствуя в груди невероятную тяжесть. Хотелось расплакаться. Лечь на пол прямо здесь в подъезде и рыдать. Отдать ей второго щенка и продолжить рыдать.

– Меня, Соня зовут, – произнесла, улыбнувшись.

– А меня Катя, – тут же поддержала девочка. – А с ним надо гулять?

– Наверное, да, – пожала я неопределенно плечами. – Чтобы приучился делать свои дела на улице, а не в квартире.

– А у меня поводка нет. И намордника тоже, – расстроилась Катя, понимая, что совсем была не готова к встречи с новым другом.

– У меня тоже ничего нет, – призналась ей честно. – Хочешь, завтра принесу?

– А можно? – ее глазки снова засияли.

– Конечно, – створки лифта разошлись в стороны. – Мы завтра утром придем. Я тут рядом живу.

– До завтра, – попрощалась со мной девочка и закрыла дверь квартиры, что-то при этом наговаривая Мультику.

Зашла в лифт и прижалась к стене. Ударилась затылком о стену и закрыла глаза, позволив слезам скатиться по щекам.

Если у каждого человека есть свой ангел-хранитель, то почему он позволяет, чтобы в жизни случалось нечто такое? Какой в них, вообще, толк, если ребенок – чистейшее, безгрешное создание – становится в один момент сиротой? Какова их высшая цель, если человек в столь юном возрасте познаёт горе?

У ангелов есть какой-то тайный контракт с преисподней? Они работают на два фронта? Или это какая-то больная гармония мира, в которой человек обязан пострадать ровно так же, как и был счастлив? Но разве можно сравнивать такие два понятия как «горе» и «радость»? У них есть какая-то балльная система оценки? Типа: «Ты недавно радовалась на все десять баллов. На тебе – смерть мамы. Теперь погорюй на десяточку».

Не уверена, что кто-то когда-либо стал бы мечтать о такой гармонии мира.

Глава 4. Павел

Дыхание рвало горло болезненным сухим хрипом. Еще вчера я выпил целое море алкоголя, но сегодня ощущал безжизненную пустыню внутри себя.

Лежа на животе у самого края кровати, не чувствовал руку, которая свисала безвольной плетью. Еще даже не открыл глаза, не пошевелил ни одной из конечностей, но уже чувствовал адское головокружение и понимание того, что до унитаза я, скорее всего, добежать не успею. Но блевать себе под лицо или прямо в комнате не хотелось. Необходимо сделать одно маленькое усилие и попытаться донести желудочный сок до фаянсового компаньона.

Вдохнул. Открыл глаза и почувствовал шевеление волосков по всему телу.

Рядом с кроватью стоял пацан. Лет пяти, не больше. Удерживая в руке маленького белого робота, молча наблюдал за попытками моего пробуждения.

Давно он здесь? И откуда он, вообще, здесь?

– Ты кто? – спросил хриплым голосом.

– А ты кто? – не остался пацан в долгу.

– Я первый спросил, – медленно сел на кровати и сжал челюсти, борясь с головокружением и тошнотой.

Приложил пальцы к вискам и поморщился от захлестывающих волн головной боли.

– Первое слово съела корова, – отозвался незнакомый мне философ.

Исподлобья оглядел пространство вокруг себя. Комната моя, а вот пацан – не мой.

Откуда он здесь взялся?

Я так вчера напился, что похитил чужого ребенка? Или, вообще, усыновил?

– Что ты здесь делаешь? – задал аккуратно вопрос, пока пацан пялился на меня во все глаза.

– Гуляю, – просто ответил он.

Гуляет? По моей квартире? Кто еще гуляет по моей квартире, пока я тут в отключке?

– А Катя где?

Мысль о том, что дочери прямо сейчас может сто-то угрожать, действовала весьма отрезвляюще.

– Катя с мамой на кухне готовят завтрак. Мультик и Фантик написала тебе в ботинки.

Мама? Мультик и Фантик?

Что здесь происходит, чёрт возьми?!

Вскочил на ноги и ухватился за воздух. Гравитация неминуемо потащила меня в свои объятия, пока рука не зацепилась за дверцу шкафа недалеко от кровати.