И телом, и душой

— Ну да, ну да, — промычала соседка по вагону, задумчиво глядя в сторону. — Ты там поспрошай, может, что и подыщешь. А вообще у нас редко кто дома сдает, заброшенные если только. Но таких у нас хоть и много, но они для житья не годятся.

Лена вновь вздохнула, но промолчала. Она решила, что все равно не сдастся. И не вернется назад!

— Что же ты не узнала ничего? — укорила ее Татьяна, покачав головой. — Совсем это не разумно. Поехала, не зная куда, зачем, да и родных там нет, говоришь, — она окинула Лену беглым взглядом. — Мда, а что ты делать умеешь? Работаешь кем?

— Я кондитер по образованию, — проговорила девушка, отчего-то смутившись. — И работу мне не найти, получается, — грустно вздохнула она и горько улыбнулась.

— Почему же? При желании все можно найти, — возразила новая Ленина знакомая. — Кондитеров у нас в деревне, конечно, нет. А вот продавец местного продуктового магазина, Нинка Сёмина, недавно в город перебралась, так там теперь эти… как их?… вакансии требуются, — она посмотрела на Лену. — Можешь подойти да и поспрошать, может, Иваныч тебя и возьмет на работу. Если хочешь, конечно, — подозрительно сощурилась она, глядя на девушку из-под сведенных бровей.

— Спасибо, — проговорила Лена завороженно.

— Да не за что, — отмахнулась женщина, скривившись. — Откуда мне знать, может, ты и не подойдешь ему, — а потом вдруг добавила миролюбиво: — Хотя для Иваныча главное, чтобы санитарная книжка была, да чтобы считать умела, так он на работу кого хошь возьмет, — поджала губы. — Меня вон тоже звал, да только я не могу, у меня спина и варикоз, не могу долго стоять. А ты вроде здоровая на вид. Санкнижка есть?

— Да, конечно… — смущенно пробормотала Лена, краснея под ее внимательным, оценивающим взглядом.

— Ну, вот и отлично. Я тебе адрес дам, по нему сходишь, — заявила Татьяна, вскинув подбородок. — А уж жилье сама себе подыскивай, с этим помочь не могу. Как приедешь, поспрошай у кого, может, повезет.

Лена взметнула на нее изумленные глаза, горящие искрами надежды на бледном осунувшемся лице.

Ей так много хотелось сказать этой славной женщине, которая, сама того не ведая, открыла ей дорогу в новый мир, так много благодарностей хотелось выразить, хоть как-то высказать ей признательность. Но, едва лишь открыв рот и посмотрев на нее, Лена поняла, что этого не требуется. Женщина уже отвернулась к окну, глядя на проносившийся за окном осенний пейзаж, и не ждала реакции на свои слова.

Как странно, однако. Какие люди в этой провинции! Ни корысти, ни злобы, ни наглости… Лишь слепое желание помочь человеку, у которого опустились руки.

Лена поняла, что ее сердце начало разгораться вновь.

— Мда, какая осень в этом году, однако, — проговорила Татьяна, ни к кому конкретно не обращаясь.

— Да, — тихо проронила девушка, грустно улыбнувшись и тоже посмотрев в окно. — Да…

Осень. На улице, в душе, в сердце. В жизни. Вечная осень…

Но отчего-то не было грустно. Не сейчас.

Сердце смеялось, душа пела. Всего мгновение, но она была счастлива.

Сжимая в руках яблоко, Лена повернулась к окну полубоком, только стук колес и внезапно начавшийся октябрьский дождь заглушали дребезжащие мысли в ее голове, успокаивая и словно вселяя надежду на лучшее, светлое будущее. Уже — без Максима.

Он начал беспокоиться в тот миг, когда Лена не подошла к телефону. Не в первый раз, не во второй, не в третий. Когда руки, сжимающий телефон, задрожали, непривычно вспотели ладони, затрепетали кончики пальцев, отдаваясь в каждой клеточке разрядом в сотни вольт. Когда сердце, барабаня в ушных перепонках, застревало в них колокольными ударами, сводя с ума и надавливая на нервные окончания его онемевших от страха частиц души.

Внутри все сжалось, стянулось, скрутилось в жесткий клубок оголенных электрических проводов, обжигающих током, пронизывающим его до основания, до сердцевины существа, до сути его бытия.

Отшвырнув телефон в сторону, позвонил на домашний. Квартира встретила его глухим, равнодушным молчанием, а потом — запоздало взорвавшимся автоответчиком, сообщавшим, что никого дома нет.

Почему она не подходит к телефону? Что-то случилось?…

Сердце учащенно билось в груди, с каждой новой секундой уверяя его в том, что да, произошло. Не могло не произойти после того, что было. После того, что он сотворил. После того, как он все разрушил до основания. Посягнул на то, что было неприкосновенным и чистым. Ему не было прощения. И глупо было надеяться на то, что можно что-то вернуть, исправить, сделать вид, что ничего и не было. Продолжать жить так, словно ничего не случилось, закрыв глаза на ее боль, витавшую в воздухе осадком ядовитых поров, и вдыхать ее, дышать ею и чувствовать разъедающую душу кислоту. Не видеть едкого презрения, которое сквозило в каждом ее движении, в каждом жесте. Все эти четыре дня.

С того дня она ни разу не посмотрела ему в лицо. А он и не требовал от нее этого.

Максим почти сходил с ума. От безысходности, от отчаяния, от ненависти. К самому себе.