И солнце взойдет. Он

И чем дольше Рене на это смотрела, тем сильнее становилась тревога, потому что никогда раньше ей не приходилось работать с чем-то подобным. Центр травматологии первого уровня – это не изысканные упражнения в красоте швов на периферических нервах, а литры крови, осколки костей и постоянный шум вертолётов. Максимильен Роше оказался, как всегда, прав – в больнице общего профиля крупнейшего города действительно стояло бесконечное пекло. И выжить под давлением такой ответственности могли только те, кто получал кайф и ловил эндорфины от каждого удачного случая. Подобно доктору Лангу, который, кажется, жил ради этого.

Рене не знала, замечал ли наставник её присутствие в смотровой над операционными комнатами. Ланг ни разу об этом не говорил, хотя попадись она, наверняка устроил бы взбучку. Но иногда поднимал голову, словно знал, что там, наверху кто-то есть. Этим он привлекал и без того сосредоточенное только на нём внимание, а потом демонстративно медленно делал надрезы, нарочито громко диктовал медсестре перечень травм и находок, комментировал едва ли не каждое действие. А Рене не могла оторваться от его рук. Они притягивали, как тянул вниз вид усталого Ланга. И потому она всегда дожидалась конца, тех скучных и рутинных моментов, с которых обычно сбегали студенты. Для них там уже не было ничего интересного, а для Рене открывалась изнанка тяжёлой работы. В такие минуты наставник точно не подозревал, что за ним наблюдают, и после особо изнурительных операций долго стоял, прислонившись к холодной стене. Он запрокидывал голову, прикрывал глаза, и Рене видела, как вьются около бледной шеи тёмные влажные волосы. А ещё чувствовала постоянно раздиравшую его лоб мигрень.

Очевидно, Лангу было непросто, и ей хотелось стучать от бессилия в проклятое звуконепроницаемое стекло и кричать, что пора перестать дуться. Что она нужна ему там, внизу. Что у неё обязательно всё получится. И пусть она умела не так много, но хотела учиться! У него! Однако Ланг оставался по-прежнему неумолим: позорные чтения, истории болезней и полное игнорирование любых просьб. Но однажды всё подходит к концу, а потому к третьей неделе даже у Рене сдохло терпение.

Приближалось время обеда, когда она торопливо шла из архива по небольшой парковке между корпусами больницы. В полдень здесь всегда было пусто. Утренние пациенты уже выписаны, а вечерний трафик ещё только ждал своего часа. Так что внимание Рене привлекло даже не странное, хаотическое движение на полупустой площадке, а раздиравшая перепонки громкая музыка. От неё вибрировал асфальт и подрагивали пластиковые крышки расположенных неподалеку мусорных баков. Вывернув из-за угла, Рене наконец смогла разобрать несколько слов.

Дай бензина, дай огня, дай мне то, что я хочу, О-о-о!!!

Вопль разнёсся по площадке, и Рене застыла, на секунду зажмурившись. Ну, да. Конечно. Кто же ещё мог это быть… Синяя Тойота, распахнутые настежь двери и двое мужчин, в которых без труда узнавались глава хирургии и его лучший друг.

Пожалуй, было немного странно, что для своей очередной эпатажной выходки Энтони Ланг не выбрал что-нибудь с «Чёрного альбома» или культовую «Back in Black». Но громыхавшая музыка вполне подходила представшей картине. А там было на что посмотреть. Уже только один вид почти двухметрового Ланга, который пытался сложиться в маленькую беленькую машинку, по виду напоминавшую кукольный кар, стоил быть запечатлен на веки вечные. Рядом рассекал проложенную между припаркованными машинами трассу Дюссо и едва не задевал бамперы при особо остром вираже.

Наконец Ланг справился со своими конечностями, и маленький белоснежный болид рванул вперёд под залихватский свист Дюссо. Безусловно, Рене следовало немедленно отсюда уйти, но по какой-то совершенно непонятной причине она, наоборот, остановилась. У неё будто случился панический паралич, когда на лице Ланга появилась улыбка. Настоящая, а не та, что походила на нервный тик или искажённую постоянными болями судорогу. И в голове Рене вспыхнул огонёк: надо прямо сейчас подойти и спросить, воспользоваться хорошим настроением и выцарапать себе доступ в операционные. Но искорка мелькнула и ушла, немедленно остановленная совестью. Подглядывать за наставником ещё хуже, чем трогать его же татуировку. Верх невоспитанности. Так что Рене оглянулась, чтобы найти другой путь в больницу, но…

О, я горю

Топливо накачивает двигатели

Горит сильно, свободно и чисто

И я горю

Меняю направление

Напои меня бензином!