И силуэт совиный

– Картошку-то наворачивай! Своя картошка, нижегородская, не эти ваши магазинные бразильские и малазийские. Без генной инженерии, без консервантов, без духа времени… – Дед постучал краем ложки о большую кастрюлю. – По случаю пятницы, само собой, скоромного не предлагаю. Как в анекдоте: курочку на потом. А вот рыжики зацени: сам собирал, а солить помогла Елизавета Максимовна.

– Слушай, дед, – прожевав, как бы невзначай спросил я, – а откуда ты узнал, что я вечерним автобусом приеду?

– Ой, вот только не надо намекать! – Дед слегка нахмурился. – И так отбою нет от всяких тётечек и дядечек, которые хотят говорящую собачку посмотреть… то бишь прозорливого старца. И чудо им непременно подавай, в пластиковой упаковке… Так и ты в ту же степь? Всё просто до ужаса. Раз ты на двухчасовом не приехал и не звонишь, значит, одно из двух. Или с тобой беда настоящая стряслась, или ты на дневной автобус опоздал и вечерним приедешь. В первом случае я кроме молитвы, ничем помочь не смогу, а во втором – попрошу дядю Фёдора о небольшой услуге. Если он зря прокатится – так это беда небольшая на фоне той, большой беды, гипотетической, – он вкусно выделил голосом это слово. Так что никакой мистики, а просто здравый смысл.

Всё верно, мысленно признал я. Всё складно. Кабы не одна маленькая деталь: Фёдор-то говорил, что Дед его с утречка попросил. С утречка, значит…

– Что-то ты, Саня, плохо кушаешь, – продолжал гостеприимничать Дед. – Прямо как в три года. И снова тебя уговаривать, ложечку за дедушку, ложечку за бабушку, ложечку за кошку, ложечку за мышку?

И ведь что характерно – ни за маму, ни за папу. Тяжело ему тогда пришлось, со мной мелким. Как сказать о маме, которая умерла после родов? Как сказать о папе, который даже на руки младенца не взял, которого кидало из депрессии в запой, из запоя в ярость, из ярости – в холодную, змеиную ненависть к отцу… к Деду то есть? Который виноват во всём…

Нет, папа Миша проявил благородство, от меня не отказывался, аккуратно посылал деньги и даже подарки ко дню рождения… но и только. Я и увидел-то его впервые в десять лет… и ничего не почувствовал. Ну да, всё я тогда уже знал, понимал, что этот высокий черноволосый мужчина – мой родной папа и его полагается любить, согласно заповеди. «А можно я по заповеди вас с бабушкой буду вместо него?» – только и сказал я тогда Деду. Ещё нестарому – в свои шестьдесят он мог и за сорокалетнего сойти. В тёмных волосах почти не видно седины, крутые плечи, окладистая борода. «Не получится из тебя Деда Мороза, – убеждал я его классе, кажется, втором или третьем. – Над тобой, Дед, ребята смеяться будут. Дед Мороз – он же старенький, и борода у него седая. Может, тебе её мукой натереть?».

– Дед, я лопну. Ты, кажется, собираешься сейчас в меня впихнуть всё, что я не доел тогда, во младенчестве… Я сейчас осоловею и задрыхну, а ведь нам поговорить надо… серьёзно…

– Поговорим, Саня, обязательно поговорим, – кивнул Дед. – Но сначала ты в баньку сходи, её истопили уже. Я так понимаю, серьёзные разговоры следует вести на свежую голову, а что может её освежить лучше русской бани? Попаришься, помоешься, чаю попьём – и поговорим.

Я не стал спорить. В самом деле, спешить некуда. Я доел, встал из-за стола, Дед прочитал благодарственную молитву. Прямо как в детстве – когда всё было понятно, всё было интересно, и жизнь впереди казалась огромным лугом, где кузнечики и стрекозы, где васильки и розовые брызги иван-чая, сигнализирующие, что рядом – заросли спелой малины. Не без крапивы, конечно, но куда деваться? «Мы пока что не в Царствии Божием, – внушал мне Дед. – Вот там крапивы не будет!». «А малина будет?» – уточнял главное пятилетний я. «Обязательно! – отвечал Дед. – Куда ж там без малины-то?»

До бани, кстати, ещё добраться надо было. Здесь не городская теснота – у Деда хозяйство внушительное. Здоровенный двухэтажный дом… второй этаж он, кстати, надстроил для меня, когда ещё питал надежду, что я останусь тут жить, приведу сюда жену… Гостевой флигель – тоже весьма внушительное строение, там человек двадцать спокойно могут разместиться… пришлось строить сравнительно недавно, лет десять назад, когда к Деду, наивно решившему остаток дней своих пожить на покое, повадились ездить богомольцы. За пастырским советом, за утешением, за молитвой… за чудом… а иногда и впрямь – собачку говорящую посмотреть. «Саня, имей в виду, – ещё подростку, объяснял он мне, – существует такая болезнь, вожделение к мистическому. Для духовной жизни это опасно, так что мотай на ус. Господь творит чудеса, но Господь не факир, Он ничего не делает на потребу нашему любопытству».

Поток посетителей с годами только рос, и я не знаю, что бы делал Дед, будь он один. Бабушки-то уже пятнадцать лет как не было… после чего Дед и принял постриг… Но, к счастью, тут хватает помощников.