И побольше флагов

Таковой тема эта оставалась и три месяца спустя на свадьбе Питера. Бэзил убедил Анджелу пойти на маленький прием, которым леди Гранчестер отмечала это событие.

Он пришел к Анджеле, когда Питер сообщил ему новость, пришел не сразу, но в пределах суток. Она уже встала и оделась, но во всем ее облике присутствовала некая распущенность, накрашена она была небрежно и довольно вульгарно – эдакий поздний Утрилло.

– Ты ужасно выглядишь, Анджела.

– Да, дорогой. Я ужасно себя и чувствую. Ты в армии.

– Нет, я в Военном министерстве.

Она начала рассуждать о французах – горячо и довольно бессвязно. Потом сказала:

– Мне надо оставить тебя на минутку. – И удалилась в спальню. Не прошло и минуты, как она вернулась, с неопределенной улыбкой на лице, счастливой и усталой улыбкой монахини – почти такой улыбкой. Существенная разница.

– Анджела, – сказал Бэзил, – если хочется выпить, могла бы выпить в открытую со своим парнем.

– Не понимаю, о чем ты говоришь, – ответила она.

Бэзил был поражен. Раньше в Анджеле не было ни капли притворства, во всяком случае там, где это касалось его.

– Ой, брось это! – сказал он.

Анджела бросила. И заплакала.

– Перестань, ради бога, – взмолился Бэзил.

Войдя к ней в спальню, он налил себе виски из стоявшей возле кровати бутылки.

– Питер был у меня здесь вчера с девушкой. Наверно, они всем рассказали.

– Он рассказал мне. Почему ты не перейдешь на ром? Это было бы для тебя лучше.

– Да? Кажется, я никогда его не пробовала. Думаешь, он пришелся бы мне по вкусу?

– Я пришлю тебе его. Давно у тебя этот загул?

Притворяться Анджела не стала.

– О, уже несколько недель.

– Это так на тебя непохоже.

– Непохоже, Бэзил? Правда, непохоже?

– Когда я пускался в загул, ты всегда так меня ругала.

– Да, наверно. Прости. Я, видишь ли, была влюблена в тебя тогда.

– Была?

– Ну, не знаю. Налей в оба стакана, Бэзил.

– Вот и умница.

– «Была» – это не то слово. Я люблю тебя, Бэзил.

– Конечно, любишь. Ты так виски пьешь? – учтиво поинтересовался он.

– Я пью так.

– Чистый и неразбавленный?

– Чистый и неразбавленный.

– Но, думаю, нам больше подошел бы ром.

– Разве он не пахнет?

– По-моему, это неважно.

– Я не хочу пахнуть.

– А виски пахнет.

– Ну, какая разница. Приятно пить с тобой, Бэзил.

– Конечно, приятно. Вот пить без меня, как ты делала, довольно-таки гадко.

– Я не гадкая.

– Раньше не была. А в последнее время стала, правда же? Пить в одиночку – это как?

– Да, это было гадко.

– А теперь слушай: когда в следующий раз захочется пуститься в загул, дай знать мне. Просто позвони, и я приеду. Чтобы мы могли пить вместе.

– Но мне так часто хочется этого, Бэзил.

– Что ж, я стану приезжать часто. Обещай мне.

– Обещаю.

– Вот и умница.

Ром успеха не возымел, но в целом новый договор стал действовать. Анджела теперь пила гораздо меньше, а Бэзил – гораздо больше, чем в последние недели, и оба в результате повеселели.

Марго осаждала Бэзила расспросами об инциденте.

– Что с ней такое? – спрашивала она.

– Ей не нравится война.

– Никому не нравится.

– Серьезно? Не вижу причины так считать.

А, впрочем, что, девушка и выпить не может?

– Ты не думаешь, что нам стоит поместить ее в приют?

– О господи, нет, конечно!

– Но она ни с кем не видится.

– Она видится со мной.

– Да, но…

– Честное слово, Марго. Анджела прекрасно себя чувствует. Небольшая встряска вроде этой была необходима ей все эти годы. Я уговорю ее прийти на свадьбу, если захочешь, чтобы ты сама могла во всем убедиться.

Таким образом Анджела и явилась на свадьбу. В церкви они с Бэзилом не присутствовали, но на маленьком домашнем приеме, устроенном потом леди Гранчестер, она вызвала сенсацию. Гвоздем церемонии, конечно, была Молли, когда проходила под скрещенными кавалерийскими саблями выстроившихся двойной шеренгой солдат; на Молли была фата из старинного кружева, и, хотя время было военное, свадьба получилась красивая, но в доме матери невесты взгляды всех присутствующих приковала к себе миссис Лайн. Даже леди Анкоридж и герцогиня Стейлская не смогли скрыть своего интереса.

– Господи, это она…

Это была она, потрясающе одетая; стоя рядом с Бэзилом, Анджела беседовала с Соней о чем-то серьезном; на ней были темные очки, но за исключением этой детали она выглядела как обычно.

При приближении к ней лакея с подносом шампанского она спросила: «А нельзя ли мне чашечку чая? Без сливок и сахара».

Молли и Питер стояли в одном конце длинной гостиной, Анджела – в другом. Когда гости, длинной вереницей пройдя мимо жениха и невесты, оказывались напротив Анджелы, можно было заметить, как они цепенели и как перешептывались, привлекая к ней внимание друг друга. Вокруг Анджелы образовался ее собственный кружок, где она вела беседу по-мужски умно и рассудительно. Когда последний из гостей – которых было сравнительно мало – обменялся с новобрачными рукопожатиями, Молли и Питер присоединились к группе в дальнем конце зала.

– Молли, вы самая прелестная девушка из всех, каких я видела, – сказала Анджела. – Боюсь, вы сильно намучились со мной в тот вечер.