И отрёт Бог всякую слезу с очей их (СИ)

Пока она ходила за водой, Багровый поднёс к лицу ладони: на них по-прежнему ярко выделялись круги с вписанными в них символами. Интересно, как это воспримут в этом мире?

Она вошла, стуча каблуками по выщербленному полу, ловко приподняла изголовье кровати — Зольф же успел удивиться её физической силе — и осторожно поднесла стакан к его губам.

— Не так жадно. Тебе пока нельзя много пить, — нахмурилась она. — Есть же нельзя вовсе, пока врач не разрешит. Пытаться вставать — тоже. Если что-то нужно — вот колокольчик, позвонишь — к тебе придут и помогут. Все понятно?

Кимбли вздохнул. Он уже оказывался в подобной ситуации, но эта женщина, в отличие от его тогдашнего красноглазого визитёра, хотя бы не угрожает. Возможно — пока, но это здесь и сейчас значения не имело. Он едва заметно кивнул. Бодрствовал теперь уже бывший алхимик совсем недолго, но слабость брала своё.

— Я приду завтра, — доверительно шепнула Ласт, накрывая его одеялом. — Постарайся побольше спать.

Удаляющегося стука каблуков Зольф уже не слышал: его сознание проваливалось в уже ставшую знакомой и родной пустоту, в которой он, вероятно, снова услышит собственный голос и, может, увидит призраков уже точно прошлой жизни. Но в эту ночь, пусть и наполненную изматывающими снами, он больше не говорил с Истиной.

*

Ласт вчитывалась в историю болезни, написанную неразборчивым почерком хирурга Вольфганга Краузе. Интересно, выкарабкается? Судя по шрамам, у Кимбли уже было проникающее ранение брюшной полости, но, по всей видимости, в Аместрисе, где медицинская алхимия весьма и весьма на высоте, а уж если ещё и применить философский камень… Здесь же не было ни того, ни другого. Зато был вторичный травматический гнойный перитонит и три огромных осколка в шее. Расположение осколков вообще не подчинялось здравому смыслу, словно не витрина от взрывной волны брызнула во все стороны смертоносными прозрачными кинжалами, а огромное животное сомкнуло сильные челюсти на горле пациента. И в довершение всего ещё и контузия. Неудивительно, что он столько времени провёл без сознания.

Ассистенты и младший медицинский персонал, особенно мужчины, даже устроили своеобразный тотализатор на нескольких особенно тяжёлых больных, и Зольф был в их числе. Ставок на то, что он хотя бы придёт в себя было на порядок меньше, чем на то, что доктор Краузе зря восемь часов кряду зашивал его внутреннее содержимое и лучше бы сразу в гроб. Закрытый, само собой.

Ласт была убеждена, что этот мужчина — точно аместриец: мало того, что при нем были приснопамятные серебряные часы, его татуировки говорили сами за себя, да ещё и предмет, который был обнаружен в экссудате при санации брюшной полости, а именно гладкий круглый кроваво-красный камень, который здесь, казалось, впал в состояние анабиоза… Но было ещё кое-что. Временами, ещё находясь в коме, он с кем-то разговаривал. И Ласт была уверена в том, кто его собеседник и где они, по мнению бессознательного некогда государственного алхимика, а ныне — неопознанного молодого человека без документов. Ей хотелось, чтобы Кимбли выкарабкался.

Долгих четыре года она жила здесь, на изнанке привычного ей мира, под личиной, видимо, безвременно ушедшей Леонор Шварц, дочери блестящего еврейского врача Иегуда Шварца, и за это время она не встретила никого оттуда, с другой стороны. На её пути встречалось множество знакомых лиц, однако здесь они были совершенно иными личностями. Как бы ни радовался её чудесному спасению «отец», как бы ни окружала её своей заботой экономка Мария, заменившая, по всей видимости, девочке Леонор мать, гомункула не покидала очень глухая, словно бы отдаленная, но тоска по родному миру и её пусть и своеобразной, но семье. Она вглядывалась в нищих на паперти в надежде услышать жалобное «я кушать хочу», но впустую. Засматривалась на стайки подростков, зная что ищет претенциозного длинноволосого мальчишку, но если и видела кого-то похожего, то это явно был не Энви.

Здешние мужчины оказались по большей части либо ханжами, либо эгоистами, здешние женщины ненавидели её пуще аместриек и обзывали крепче. Но самое главное — во всех этих метаниях не было цели, ядра, сути, конечной точки. Это словно высасывало из мира краски. Или здешний мир сам по себе настолько тусклый?..

Теперь же… Теперь она была здесь не одна. Она прекрасно помнила о запасливости Отца и фюрера, которые хранили несколько козырей в рукаве. Выходит, там эта карта вышла из игры, как и раньше она сама. Удался ли план Отца? Вдруг Ласт поняла, что, вероятно, именно бывший алхимик-подрывник — её путевка обратно. Осталось заставить его открыть Врата. Но сначала придётся постараться и легитимировать его нахождение здесь. Ласт постучала пальцами по столу — как ей не хватало её прекрасных когтей! Впрочем, похоже, что настало её время снова пустить в ход своё дьявольское обаяние.

*