И один в поле воин

— Воспользовавшись тем, что наша авиация прикована к Восточному фронту, англо-американские варвары начали жесточайшую бомбардировку территории фатерланда с воздуха. Противник надеется ошеломить нас, но он не учел, что его злодеяния ожесточат наших солдат, укрепят их волю к борьбе и победе. А победа придет — фюрер заявил, что Германия сейчас кует новое грозное оружие, с помощью которого мы в пух и прах разобьем всех наших врагов.

В связи с этим на нас с вами тоже возложено ответственное задание: мы должны немедленно осуществить одну операцию, осуществить быстро, решительно. Командующий нашими войсками генерал-фельдмаршал Кессельринг приказал нам в трехдневный срок обезоружить всю итальянскую армию. Позже мы создадим отряды добровольцев из желающих служить нам, а остальные, неустойчивые элементы, будут в качестве пленных отправлены в лагеря и на наши заводы. Каждая дивизия проводит операцию в вверенном ей районе. Нам отведен этот, — Эверс показал на карте. — Все итальянские гарнизоны, расположенные в нем, должны быть обезоружены и взяты под стражу.

Эверс опустился в кресло и, уже сидя, закончил:

— Вот и все. Теперь, гершафтен, расходитесь и спокойно выполняйте ваши обязанности. Прошу остаться командиров полков и начальников штабов, оберста Кунста и вас Лютц.

Генрих ушел с совещания в радостном возбуждении было похоже, что корабль пылает со всех сторон. Интересно, как воспримет известие о капитуляции Матини? Ведь события, разворачивающиеся в Италии, касаются и его. Надо зайти в госпиталь…

Но в госпитале Гольдрингу сказали, что главврач с полчаса назад куда-то выехал.

Надеясь застать Матини у себя дома, Генрих поспешил в замок. На такой визит доктора он мог рассчитывать; между ним и Матини за последний месяц установились по-настоящему дружеские отношения. Его новый приятель часто приходил без предупреждения, иногда просто для того, чтобы выспаться: главврач жил при госпитале, и его часто будили по ночам.

Простота и искренность поведения Матини очень нравились Генриху. С доктором не надо было соблюдать правил этикета, если хотелось отдохнуть и помолчать. Иногда, они целые вечера просиживали молча — один на диване, с книгой в руках, другой — возле письменного стола — просматривая газеты или тоже читая книгу. А бывало, что, увлеченные разговором или спором, они вспоминали о сне, когда за окнами начинало сереть.

В те вечера, когда к ним присоединялся Лютц, споры становились особенно острыми — все трое одинаково ненавидели войну, но совершенно по-разному представляли причины, ее породившие, и будущее человечества.

Честный, но инертный Лютц болезненно переживал события, но воспринимал их с покорностью обреченного. Он не верил в возможность какой-либо борьбы со злом, порожденным, как он считал, самой природой людей. Более склонный к философским обобщениям, Матини учитывал влияние социальных сил на историческое развитие общества, но не надеялся на какие-либо существенные изменения в ближайшем будущем, ибо прогресс он понимал как очень медленное поступательное движение, медленную эволюцию. Генрих, не решаясь откровенно высказывать свои мысли, все же старался доказать обоим ошибочность их взглядов.

Матини, как и думал Генрих, был у него — он лежал на диване и сладко спал.

— Мартин, слышишь, Мартин! — тихонько позвал Генрих. Ему и жаль было будить гостя и не терпелось сообщить важную новость. — Поднимайся немедленно, а то оболью водой.

Матини вскочил на ноги и рассмеялся.

— Я слышал, как ты вошел, но лень было даже глаза открыть, очень уж трудна была прошлая ночь.

— Я не стал бы будить тебя, но, понимаешь, такое исключительное событие, как капитуляция Италии…

— Что?

Генрих подробно изложил то, что рассказал Эверс на совещании. По мере того как он рассказывал, лицо Матини светлело, по нему расплывалась радостная улыбка.

— А теперь приготовься выслушать неприятное: на протяжении трех дней приказано обезоружить всю итальянскую армию, — закончил Генрих.

Матини побледнел.

— Ты думаешь, эти события могут коснуться тебя?

— Могут демобилизовать, правда, меня это не волнует, но приготовиться надо. Придется идти.

— Возьми мою машину. Курт, отвези синьора Матини в госпиталь, — крикнул Генрих, приоткрыв дверь кабинета.

— Я буду очень признателен тебе, если ты разрешишь мне проехать еще в одно место километров за пять от Кастель ла Фонте.

— Хоть за десять. Мне машина сегодня не нужна. Если скоро освободишься — приезжай сюда, только не буди, если я буду спать. Завтра, вероятно, предстоит хлопотливый денек.

— Не думаю, чтобы я сегодня освободился рано!

Телефонный звонок разбудил Генриха на рассвете.

— Немедленно к «королю»! — послышался голос Лютца.

Вчера, по приказу штаба корпуса, были изменены все позывные офицеров штаба, и отныне генерал назывался «королем».

— В чем дело? — спросил Генрих Лютца, прибыв через четверть часа в штаб.

— Погоди! — почему-то шепотом ответил тот и быстро пошел в кабинет генерала.

Пробыл он там довольно долго. Из кабинета доносились телефонные звонки, громкие, сердитые восклицания генерала.