И нет мне прощения

– Это священный напиток эльфов! – высокомерно заявила Манон. – Ты, гоблин, недостоин его!

Гоблин почему-то стал смеяться, а потом вдруг, скалясь, сказал, что напиток эльфов стоит дорого, тысячу рублей. Манон порылась в сумке, вытащила из кошелька несколько крупных купюр и, не считая, отдала их гоблину.

Тот радостно сунул ей бутылку в руки. Манон сделала несколько глотков. Вино оказалось невкусным, очень крепким, обжигало рот… Она поперхнулась и вернула ушастому бутылку.

– Дык это ж напиток эльфов, – гоблин тонко и тихо заржал, как старая лошадь.

Манон смутилась. Действительно, напиток должен придать ей сил! Она ведь эльф, ей нужно немножко подкрепиться, чтобы взлететь!

…Вновь приняв из рук пьянчуги бутылку (в которой находилась водка, но Манон, пребывая в состоянии «измененной реальности», этого не подозревала), она отважно выпила треть, невзирая на обжигающий вкус. С трудом поднявшись со скамьи, она побрела вперед, держа «волшебный напиток» в руках за горлышко и прикладываясь к нему время от времени. Мыслей в ее голове не было, ни одной, никакой. Она просто шла, пошатываясь.

– Эй! Красавица! Ты что одна гуляешь-то? – прозвучал рядом мужской голос.

– Я… не гуляю… иду просто…

– Куда же ты идешь в таком состоянии? Давай подвезу!

Мужчина зашел вперед и перекрыл ей путь. Он был плотный, коренастый, с большой головой. Гоблин? Или орк? А может, огр[8]? Не разберешь. Все вообще как-то непонятно…

Манон качнулась и обошла его, как неодушевленное препятствие. Мужчина охотно подвинулся, однако не отстал.

– Как тебя зовут, красотуля?

– Я не крысотуля… Я… это… – Манон подумала немножко. – Я фея.

– Фе-е-ея? – развеселился он. – И сколько ты берешь в час?

Манон не ответила. Она не понимала, о чем дядька говорит, и общаться с ним у нее не было сил. Она молча брела вперед.

Однако тот никак не отставал. Он что-то говорил, забегая иногда вперед, становясь на пути у Манон, – и она его снова обходила, машинально попивая время от времени из бутылки. Мысль о прекрасном белом вине давно выветрилась из ее головы, и даже о напитке эльфов она не помнила. Она пила из бутылки потому, что несла ее в руке. Раз несет – значит, для того, чтобы пить…

Дядька все никак не хотел успокоиться, путался у нее под ногами и все что-то говорил, говорил, трещал, прихватывая ее то за плечи, то за руку… Он ей решительно надоел со своими хватаниями, и Манон стукнула его бутылкой по голове.

Дядька, наконец, отстал от нее – присел, ухватясь за макушку, – а она все брела, пока ее сознание не помутилось окончательно.

День шестой

Кис с Петром принялись прочесывать окрестности дома Манон. В круглосуточном супермаркете они обнаружили ее первый след: скандалистку там запомнили еще вчера ранним вечером. Но куда она подевалась после инцидента, в магазине никто не знал. Мужчины вернулись на бульвар, пытаясь понять, в каком направлении могла двинуться девушка, полностью дезориентированная под действием изрядной дозы психотропных препаратов. Направлений было четыре: север, запад, юг, восток. Бери не хочу!

– Если у Манон, как описано в статье о действии феназепама, возникла непомерная жажда деятельности плюс определенная агрессивность, то она должна была заходить в такие места, где собираются люди: кафе, магазины, открытые допоздна, – чтоб было с кем повздорить, – произнес детектив. – А их в северном направлении поболе будет. Хотя и на улице можно пристать к кому-нибудь, конечно.

– Манон до такой степени хорошо воспитана, что даже в состоянии полной отключки вряд ли станет приставать к прохожим, – грустно отозвался Петр. – Только если они к ней…

– Вы имеете в виду, что к ней мог пристать мужчина?

– И воспользоваться ее состоянием…

Петр Ломов сник окончательно.

Город потихоньку просыпался, оживал. Все чаще проезжали машины, появились первые ранние прохожие.

Алексей с Петром заходили во все открытые заведения подряд с вопросами. В некоторых ночная смена уже ушла, а утренняя не знала о том, что происходило накануне. Приходилось персонал уговаривать позвонить коллегам, подсовывая купюры, – и все это занимало слишком, слишком много времени! Но выбора у них не было.

Наконец им повезло: нашелся ресторан, где Манон запомнили. Судя по тому, что им рассказали в этом круглосуточном заведении, где бледноликая ночная смена еще несла свою вахту, Манон добавила изрядную порцию виски к тому коктейлю, что уже бродил в ее крови, при этом ничего не ела.

Плохо дело, очень плохо.

Однако, несмотря на всю драматичность ситуации, детектив не мог не позабавиться, глядя на своего напарника в тот момент, когда им описывали, как Манон вознамерилась целоваться с официантом, называя его Петей. Прибавив, что никто так ее никогда не целовал, как он!

Петр был одновременно смущен, обрадован, расстроен. И вся эта гамма чувств с такой непосредственностью отобразилась на лице записного «циника», что детектив едва сдерживал улыбку.