И нет им воздаяния

— Это несложно, мысли у всех примерно одинаковые. Все хотят, чтобы их предки были их достойны. Так вот, в этом же сердце России жил Классик. Он сразу же после войны тиснул роман, где выразил новую правду. Не то окопную, не то лейтенантскую, я в этом не очень. Ну типа того, что на войне убивали. И отступали, а не только наступали. И притом он ни разу не упомянул имя Сталина. За что в итоге получил Сталинскую премию и начал тискать книгу за книгой. То про то, что не все пленные были изменники. То про то, что фронтовику бюрократы могут не дать квартиру и ему приходится спиваться. Потом открыл, что любовь бывает и вне брака. А потом покатался по заграницам и объявил на весь свет, что там живут люди как люди. Даже в Америке. Естественно, каждый раз поднимался крик, шум, книжку тут же переводили на двадцать языков. Вот с таким-то товарищем Радик и закорешился. Они постоянно вместе поддавали и материли советскую власть, которая душит все живое. Великий писатель вообще купался в сертификатных рублях, ну и Радик прилично замолачивал. Так что хватало и на выпивку, и на закуску, и на жен, и на баб. Но Великий Писатель частенько запивал и отдельно. И даже ввязывался в драки. Его пару раз даже забирали в вытрезвитель. Он там материл ментов, и они быстро закаялись. Вражеские голоса уже на другой день разносили, что арестован писатель-оппозиционер, избит неизвестными лицами из вокзального шалмана писатель-оппозиционер… В общем, ментам была дана инструкция: Классика отвозить домой, на мат не отвечать, а сдавать на руки жене под расписку. Радик этим страшно гордился: не смеют псы нас тронуть! Нас! И вдруг бах — звонок. У Классика обыск. Радик мчится туда. Оказать поддержку. Выказать протест. В квартире сталинский лауреат проживал сталинской, площадь была офигенная. По площади бродили какие-то серые личности, перетряхивали книги, прослушивали магнитофонные записи, заглядывали туда, сюда… Спросили паспорт и у Радика. Он им его гордо предъявил. Записали фамилию, адрес, спросили про место работы. Он отвечал гордо и презрительно, они стушевались. Он спросил, как им не стыдно так обращаться с великим человеком, они начали мямлить: служба-де и все такое. Радик с Великим Писателем дуэтом их отчитали: не надо идти на такую службу! Классик был уже с утра бухой, но эти крысы все равно были морально раздавлены. Зато международный авторитет Великого Писателя после обыска вообще скрылся за облаками. А потом скрылся и сам Классик. Он начал разъезжать от Парижа до Нью-Йорка, везде раздавать интервью, выступать по всем голосам — в общем, окончательно ушел в бессмертие, как выражались на военных митингах. А Радик остался. Хотя вел себя ничуть не менее геройски. Только он добрался до дома, а там уже толкутся серые личности. Радик их еще раз всячески заклеймил, и они удалились, совершенно посрамленные. Прихватив какую-то чепуху — типа ксерокопию «Собачьего сердца», бобину Галича… После этого красавица жена бросилась Радику на шею: ты был прекрасен, я тобой горжусь! Такого секса у них не случалось с медового месяца. А назавтра Радика вызвали в партком и пожурили. Он сказал, что не мог оставить друга в беде. Затем его вызвали в горком, и он там сказал то же самое. После чего его исключили из партии. А потом уволили с работы. А потом не стали брать ни на какую другую. Радик накатал в родной обком надменное письмо, что если-де ему не предоставят приличную работу, он пойдет в дворники. И пусть они тогда не обижаются за международные последствия. Ответа он не получил. И отправился наниматься. И, к своему удивлению, без всякого бюрократизма получил и должность, и метлу, и даже дворницкую. Он обзвонил всех друзей и корреспондентов, но, к его еще большому изумлению, публика не собралась. А собутыльники начали его обходить. Понимаешь, старик, — уныло забубнил Иван Иваныч, артистично потупясь, — у меня на носу защита, квартира, дочка поступает, жена рожает… Кстати, у красавицы жены сразу же рассыпали набор ее книжки. А она, вместо того чтобы гордо рассмеяться, вдруг начала зудеть, что он-де не имел права рисковать их с дочкой благополучием. И вообще им пора менять машину, платить за кооператив, за музыкальную учительницу… не говоря уже о погубленной книжке: он ведь никогда не видел в ней поэта, один только объект для сексуальных утех и тщеславия — чтобы хвастаться перед дружками-алкоголиками… Где они, кстати, эти дружки? Второго такого дурака не нашлось, они-то понимали, что Классик отправится пожинать плоды по обе стороны океана, а они останутся расхлебывать — в общем, понятно. Радик вскипел, бабахнул дверью, уверенный, что жена сегодня же к нему прибежит, но она не прибежала. Ни тогда, ни назавтра. А послезавтра подала на развод. Благородный Радик не мог же отсуживать площадь у дочери — пришлось переселиться в дворницкую.

Я слушал в полном оцепенении. Иван Иваныч чесал без единой запинки, как будто исполнял отрепетированный номер, и только бесцветные глазки горели алчным сарказмом.