И нет этому конца

Миша видел, что Галя чем-то раздражена. Он чувствовал, что причиной тому разговор в коридоре. Но он не улавливал никакой связи между плохим настроением девушки и той чудесной сказкой, которую они вдвоем сочинили. Казалось, все должно быть наоборот. Вот как у него. Особенно в тот момент, когда они, еще ощущая в себе трепетанье недосказанных слов, выбежали наружу и вдруг увидели кругом небо и солнце, а под ногами небольшой выступ — вознесенную почти до самой крыши насыпную террасу, всю поросшую разнотравьем. Все остальное — и река, и сады, и городок — было где-то внизу…

А теперь настроение начинало портиться и у него.

— Миша! Пить хочется! — подала голос Галя.

— Это от сухого хлеба.

— Потрясающая догадливость!

— Пойдем вниз. Там где-нибудь напьемся.

— Курочка или петух? — спросила она, сорвав травинку.

— Петух, — буркнул Миша.

— Курочка!.. А это?

— Курочка.

— Петух! — прыснула Галя.

— А ты знаешь, как эта трава называется?

— Нет.

— Костер безостый.

— Да? — удивилась Галя. Она сорвала еще травинку и с интересом осмотрела ее. — А я думала, она никак не называется.

— А вот это полевица!.. Вот это пырей ползучий!.. А эта ежа сборная…

— Ежа?

— Ежа сборная.

— Правда, на маленьких ежиков похожи…

«Ужасно, как он много знает, этот Мишаня-Мишуля-Мишуня», — уважительно и насмешливо подумала Галя.

Миша потянулся еще за какой-то травинкой.

Галя поднялась на колени и застыла, к чему-то прислушиваясь.

— Ты чего? — удивленно спросил Миша.

— Где-то вода течет…

Миша в тот же момент уловил тихие и тонкие голоса невидимого источника.

— Где-то недалеко, — определил он.

Они встали.

— А я вижу! — воскликнула Галя и бросилась в дальний угол выступа. Миша в несколько прыжков догнал ее, и они, весело толкаясь и переругиваясь, добежали до изогнутой трубы.

Это была самая обыкновенная водопроводная труба, торчащая из земли, забытая всеми, ржавая, но еще сочившаяся водой. Откуда в старинном монастыре водопровод? Кто его провел и зачем?

Они с недоумением и опаской смотрели на трубу. А вдруг что-нибудь не то?

Но вода была чистая и прозрачная. И очень холодная.

— Натуральная вода, — сказал Миша и, повернув кран, первым подставил рот под струю.

На вкус вода тоже была обыкновенная. Миша пил с подчеркнутой жадностью, и вода текла у него по подбородку, по шее, попадала под рубашку и уже подбиралась к трусам.

— Миша! Ну, быстрее! — торопила его Галя, провожая взглядом почти каждый глоток.

Мише вдруг стало отчаянно хорошо и просто. Он обратил к Гале свое мокрое улыбающееся лицо, с каплями, висящими на щеках, на подбородке, и, отфыркиваясь, сказал:

— Проверено. Можно пить!

Галя подошла к трубе, но прежде чем наклониться над ней, приказала:

— Не смотри!

Миша недоуменно уставился на нее, стараясь понять, почему нельзя смотреть. Но девушка уже забыла о сказанном и, вытянув губы, чтобы не замочить одежду, смешно ловила воду. Миша вдруг испугался, как бы она не заметила, что он все-таки смотрит, и быстро перевел взгляд на старую железную бочку из-под горючего, которая тоже неизвестно как очутилась здесь, на такой высоте. Он глядел на бочку, а сам слушал, как Галя пьет воду. Теперь она пила уже из ладошки. По два тихих глотка. Первый чуть потише, второй погромче.

Но вот ладошка перестала прерывать струю, и вода снова тихо защебетала о чем-то своем…

Миша выждал еще немного и осторожно оглянулся… Галя стояла и задумчиво водила мокрой ладошкой перед глазами, пропуская сквозь пальцы острые солнечные лучики. Она настолько была поглощена этим занятием, что даже не обернулась, когда Миша шагнул к ней.

— Галя! — позвал он.

Ладошка застыла в воздухе.

— Знаешь, если здесь установить солнечную батарею, то можно осветить все близлежащие улицы…

Галя опустила руку и вежливо попросила:

— Миша! Не нужно меня больше просвещать. Ладно?

Миша вспыхнул, но ничего не ответил…

Они вышли из монастыря через ближайшие ворота — верный признак того, что у них ко всему пропал интерес. Настроение у Миши было вконец испорчено. Он сделал вид, что вытряхивает из сандалий песок, и отстал от Гали. А она не стала дожидаться. Пока они спускались с холма, она обернулась всего раз — вначале — и больше не оглядывалась. Шла впереди и что-то вполголоса напевала. По-видимому, хотела показать ему, что ей и одной неплохо, что она и одна не пропадет. «Пожалуйста… пожалуйста…» — с обидой думал Миша. Он даже еще убавил шаг: если она обойдется без него, то и он как-нибудь без нее доберется до дому.

Он старался вообще не смотреть в ее сторону. Тем более что оттуда прямо в глаза хлестало запутавшееся в редких деревьях предзакатное солнце. Он глядел или себе под ноги, или в высокое бескрайнее небо и сознательно отключал взгляд всякий раз, когда мог увидеть ее, идущую где-то там, внизу…

— Мишуня! — послышалось откуда-то сзади.

От неожиданности Миша вздрогнул, резко обернулся. Галя сидела, обхватив руками коленки, на пригорке, под которым он только что проходил. И хотя в голосе ее прозвучал явный вызов, похоже было, что это первый шаг к примирению.

— Я и не заметил, — просто сказал он.