И нет этому конца

Они думали об одном и том же, только Миша думал чуть дольше, чем Галя, которая тут же себе внушила, что они действительно были чертовски голодны и вели себя так, как должны вести нормальные голодные люди. Она неожиданно для Миши рассмеялась и, вскочив на ноги, тонкая и стройная, пошла по мокрым камням, уходящим далеко от берега в воду. Она шла легко, не ощущая, как казалось Мише, ни скользкой поверхности камней, ни расстояния между ними. И только там, уже далеко, она вдруг забалансировала руками. Миша вскочил, готовый броситься ей на помощь. Она на мгновенье обернулась, и он встретил ее взгляд — совершенно спокойный и внимательный. Она тотчас же неторопливым и уверенным движением рук вернула телу равновесие и, весело поглядывая на Мишу, пошла обратно…

— Куда двинем? — спросил Миша.

— Помолиться в монастырь, — ответила она. — Чтоб боженька помог нам!

И, не дожидаясь ответа, стала подниматься по откосу…

— Монастырь был построен в семнадцатом веке при царе Алексее Михайловиче, отце Петра Первого. По гипотезе писателя Алексея Толстого, настоящим отцом Петра Первого был патриарх Никон. Просто царица Наталья Кирилловна не любила мужа и любила Никона. Никон был огромного роста… И вообще сильный и умный человек. По национальности он мордвин. Значит, и Петр Первый был наполовину мордвин. Никон, конечно, бывал здесь, — шагая по темным переходам монастыря, рассказывал Мишаня-Мишуля-Мишуня.

— А царица тоже бывала здесь? И они здесь встречались?

— Здесь? — в свою очередь удивился юноша. — Возможно.

— Это была ее келья! — вдруг заявила девушка.

— А там, в углу, его, — нерешительно подхватил ее спутник.

— Они оба приезжали сюда в сопровождении большой свиты…

— И поэтому были на виду…

Хотя Миша и сомневался — не слишком ли смело они расправляются с историей? — сама мысль о том, что здесь, на этом месте, когда-то тайком от всех, с риском для жизни, возможно, встречались молодая царица и молодой патриарх, ему понравилась. Это было поэтично. Это сразу наполнило гулкую пустоту полуразвалившихся сводов тихой и славной грустью. И делало значительнее то, что, по-видимому, начиналось у них. Неожиданно потеплели, засветились изнутри слова, жесты, взгляды. И они оба, встревоженные и обрадованные, с трудом сдерживая и скрывая волнение, продолжали говорить о тех двух и, побежденные своей же выдумкой, очарованные ею, уже не в силах были оборвать этот волнующий разбег фантазии…

— …и за каждым их шагом следили враги… Их у него было более чем достаточно…

— А у нее?

— У нее? Тоже.

— Они должны были скрывать свои чувства и быть очень осторожными, — сообщила Галя.

— И когда они встречались на людях, они почти не говорили…

— Только по делу и на божественные темы.

— Он старался не смотреть на нее. Это стоило ему немалых усилий…

— Так же, как ей.

— Он хотел говорить с ней тихо и ласково, а говорил сурово и сердито…

— Ему так казалось, — усмехнулась Галя.

— Он, как и все священники, был хорошим актером, — возразил Миша.

— Может быть, он не только в эти минуты был хорошим актером? — усомнилась в искренности молодого патриарха Галя.

— Нет, он ее любил больше жизни, — уверенно сказал Миша.

— А она его больше, чем бога.

— Нет. Только чем царя, — поправил ее Миша.

— Царя она вообще не любила.

— А он и не знал этого, — усмехнулся Миша.

— Кто?

— Царь.

— Нет, знал. Она была искренна в своих чувствах.

— Если бы он знал, он прогнал бы ее! — жестко сказал Миша.

— Но он любил ее.

— Если бы он знал, он бы ревновал ее. А он был лопух, — с горечью добавил Миша. — Ему даже в голову не приходило, что его обманывают.

— А как они его обманывали? — вдруг спросила Галя.

Сердце у Миши бешено заколотилось. Сдавленным голосом он произнес:

— Иногда она приходила к нему исповедоваться…

— И?

— И тогда они оставались вдвоем…

— И вслух читали «Библию… для верующих и неверующих» Емельяна Ярославского! — фыркнула Галя и, скользнув по Мише насмешливым взглядом, подалась к выходу.

Помедлив, он пошел за ней…

Галя лежала на животе и болтала ногами в воздухе. Миша сидел рядом и смотрел, как она без конца грызет травинки.

— Галя, что будем делать? — наконец спросил он.

— Не знаю, — ответила Галя. Она была сыта, и ей не хотелось думать. Кроме того, она уже успела внушить себе, что рано или поздно они все равно вернутся домой, а раз так, то стоит ли по этому поводу ломать голову? Но вскоре она догадалась, что вся эта вялость чувств и мыслей в ней — после того волнующего разговора о царице, который вдруг так скучно оборвался на полуслове. Но кто больше виноват в этом — она или Мишаня-Мишуля-Мишуня — ее уже не занимало. Просто ей стало неинтересно.