Сперва ехали молча. Но дорога дальняя — двадцать километров, — и старший лейтенант, чтобы не терять зря времени, принялся воспитывать Морева:
— Почистил бы бензином куртку.
— Да я чистил, товарищ старший лейтенант.
— Чем? Сапожной ваксой?
— Мыльной пеной.
— Что-то не видно.
— Въелось, — смущенно объяснил Морев. — Такая работа.
Что ж, отчасти он прав: попробуй выглядеть как огурчик, если целые дни в машине или под ней. Не переодеваться же каждый раз! И все же старший лейтенант не собирался идти на поводу у шофера, спросил:
— Не надоело выслушивать замечания?
— Даже не знаю, что вам ответить…
— А просто: пропускаю, мол, мимо ушей.
— Скажете такое…
Впереди показалась развилка. Синели обметанные хлопьями снега стрелки указателей.
— Заедем? — спросил Морев.
— Да! — резко ответил старший лейтенант.
«Уазик» с ходу свернул на дорогу, идущую влево. Там, в трех километрах отсюда, находился один из въездов в погранзону. У шлагбаума постоянно дежурил наряд. Участок считался ответственным, потому по обе стороны от дороги тянулась контрольно-следовая полоса и действовали сигнализационные устройства, предупреждавшие о появлении нарушителя границы.
Вскоре из-за поворота выскочили кирпичная будка и черно-белые полосы шлагбаума. Лавируя между сугробами, нанесенными за ночь, «уазик» подрулил к самому навесу. Старший наряда подбежал к машине.
— Ну как, порядок? — спросил, вылезая из кабины, старший лейтенант.
— Так точно! — вытянулся пограничник — ладный крепыш с насмешливыми живыми глазами. И доложил по форме: — На участке никаких происшествий не произошло. Докладывает старший наряда ефрейтор Игнатов.
— Вольно!
Младший наряда рядовой Синицын — высокий краснощекий парень — стоял чуть позади и украдкой что-то дожевывал.
Но от старшего лейтенанта невозможно было утаить даже эту малость.
— Эх, Синицын, Синицын, — добродушно проговорил он. — Когда ни посмотрю на тебя, все жуешь да жуешь!
Синицын поперхнулся и закашлялся.
— Вот видишь, — сказал старший лейтенант, — до чего доводит неурочный прием пищи!
— Это ржаные сухарики, — пришел на выручку товарищу Игнатов.
— Сухою бы я корочкой питался, — насмешливо произнес Ревякин. — Как там дальше, Игнатов?
— Водою ключевою запивал…
— Бедненький, бедненький, скоро совсем ноги с голоду протянет, — покосился на пышущего здоровьем Синицына старший лейтенант.
— Это я от нечего делать, товарищ старший лейтенант, — наконец проговорил тот.
— Ну-ну, на посту и нечего делать! — заметил Ревякин. И вдруг его взгляд остановился на снежных заносах у окон и крыльца будки. — Игнатов!
— Слушаю, товарищ старший лейтенант!
— Чтобы к концу смены было как летом!
— Есть чтобы было как летом!
Старший лейтенант и Игнатов зашли в будку. От железной печки несло теплом. Равномерно пощелкивали приборы сигнализации.
— Сколько прошло машин?
— Пятнадцать, товарищ старший лейтенант. Тринадцать грузовиков. Два автобуса с туристами.
— С документами у них порядок?
— Все в ажуре!
— Ну хорошо… Да, как со стенгазетой? — Перед отъездом замполит попросил Ревякина поторопить Игнатова, недавно выбранного редактором, с выпуском стенной газеты.
Ефрейтор смутился.
— Смотри, до праздников осталось всего пять дней!
— Успеем, товарищ старший лейтенант! — заверил Игнатов. — Уже заметки все собраны.
— Шестого чтоб висела!
— Есть чтоб шестого висела!
У порога старший лейтенант обернулся:
— Я сейчас к лейтенанту Хлызову. Что передать?
— Пусть быстрей поправляется.
— Хорошо, передам.
Старший лейтенант тихо вздохнул. Отношения между лейтенантом Хлызовым и Игнатовым были натянутыми. Как-то еще на первом месяце службы Игнатов совершил серьезный проступок. Помимо основной сигнализации — от нарушителей границы, им была разработана и освоена своя собственная система предупреждения — от начальства. Он натянул между деревьями проволоку и подвесил к ней пустые консервные банки. Стоило кому-либо задеть ее, как весь этот утиль начинал отчаянно греметь, предупреждая наряд о приближении проверяющих. Первым обнаружил эту хитрость лейтенант Хлызов. В тот же вечер была выстроена вся застава. Старший лейтенант Ревякин спросил, кто это сделал. Игнатов сразу вышел вперед и во всем признался. Начальник заставы даже не наказал его. Просто предупредил. С тех пор Игнатов нес службу честно и ничего такого больше себе не позволял. Один лейтенант Хлызов продолжал относиться к нему с недоверием, словно ожидал от него и впредь каких-нибудь каверз…
Когда Ревякин и Игнатов вышли из будки, оба одновременно зажмурили глаза: до того слепил свежий снег, белый-белый, без единой пылинки.
Высунувшись из кабины, Морев подшучивал над Синицыным:
— Сходил бы, посмотрел, а то опять несколько метров КСП украдут!
Это была извечная шутка над новичками. Только придут молодые ребята с гражданки, как им тут же начинают вкручивать.
Синицын, служивший на заставе чуть больше двух недель, конечно, уже знал, что такое контрольно-следовая полоса, и бойко отшучивался:
— А ее тут до конца службы хватит!
— Что, подсчитал уже? — но в этот момент Морев увидел старшего лейтенанта и передвинулся на свое место.