И не только о нем...

К 27 января был возведен временный деревянный мавзолей по проекту А. В. Щусева. Уже этот первый вариант стал композиционным центром ансамбля Красной площади.

«В ГЛУБОКУЮ НОЧЬ, в морозную мглу поехали старейшины великого племени большевиков туда, откуда надо было получить недвижное тело почившего вождя. Привезти и показать осиротевшим миллионам».

Врезались в память с далеких-далеких времен эти строчки.

Они написаны были Михаилом Кольцовым тогда, в январе двадцать четвертого, в его корреспонденции в «Правде», названной «Последний рейс».

Вновь нашел их, перечитал в трехтомнике Михаила Кольцова, изданном в 1957 году.

Имя Кольцова десятилетиями нельзя было и упоминать — числился во врагах народа, чуть ли не «агент-тройник».

Трехтомник, как и многие другие книги Кольцова, был переиздан лишь после реабилитации — посмертно: он был расстрелян. Арест произошел в самом зените его таланта и поистине всенародной славы, вскоре после возвращения из Испании, после его знаменитых испанских дневников, которыми зачитывалась вся страна, трепетно следившая за борьбой испанских республиканцев и интербригад с фашизмом, уже набиравшим грядущую силу. Сталин принял его после возвращения и несколько часов слушал его рассказ, а потом Кольцова арестовали. И — убили. Убил Сталин.

Зенит славы и таланта Кольцову не был прощен.

Перечитываю кольцовскую корреспонденцию, где каждая фраза дышит горестью и драматизмом. Ты как бы сам садишься в маленький поезд на пустом притаившемся вокзале, будто бы сам ощущаешь «молчаливый, украдкой отход», слышишь скрип древнекрестьянского цуга саней, видишь «белый, высокий, в стройных колоннах старый дом, вправленный в благородную рамку серебряного леса, синего снега»… С Кольцовым входишь в полутемную проходную, где «на диване жена, друг, вечный бессменный товарищ Надежда Константиновна, сестра Ленина Мария Ильинична».

Вот уже гроб плывет по лестнице, вот уже первые снежинки упали на открытый лоб и губы Ленина, вот уже накрывают гроб, и плачут, и несут гроб по лесной аллее…

Кольцов повествует о толпе крестьян, сгрудившихся вдоль последнего пути, о том, как трудно было идти, как наконец выбрались на широкую дорогу в снежном поле, как несли на руках пять верст…

Несли те, что были с ним в Минусинске в ссылке, и в Петербурге в подполье, и в Париже в эмиграции, и в Петрограде в особняке Кшесинской, и в Смольном, и в Кремле…

«Вот разве не здесь — свое, национальное в великой международно-русской революции? Вождь мирового пролетариата умер в тридцати верстах от города, в пяти верстах от железной дороги, в лесной глуши. Поле широкое, бескрайняя белая скатерть, куда глазом хватить. Впереди, на розвальнях, мужичок посыпает ельничком путь. Большевики, несем Ленина на руках, по снежной степи, пять верст до железной дороги.

Кругом на холмах крестьяне, бабы, ребятишки снуют, бородачи уперлись в снег высокими палками-посохами, сочувственно и спокойно провожают глазами по намеченной ельничком дороге:

— Славный человек Ленин был. Окромя хорошего, ничего нам, мужикам, не сделал.

Несем. Уже желтеет домик станции. Оттуда, начиная с полотна железной дороги, ждет Ленина пролетариат земного шара; Европа, Америка, телеграф, радио, конденсированная скорбь рабочих кварталов, всех рабочих столиц. Но эти пять верст пешком по дорожке — наша русская революция, ее тысячеверстный размах над снежными пустынями, ее суровая стихия, разбуженная и направленная великим Лениным, железным вождем рабочих, вождем и другом крестьян».

…Прерываю эти записи, еду на Павелецкий вокзал — ведь там и по сей день стоит на запасном пути траурный поезд Ленина. Я там никогда не был и не уверен, знают ли об этом поезде-музее все москвичи и миллионы людей, каждодневно приезжающие и прилетающие в столицу.