И/е рус.олим

Тогда я прошу их вспомнить другие случаи убийств с подобными ранами. Они не могут. И это их озадачивает. Я ловлю этот момент растерянности и спрашиваю их, не считают ли они, что за повторное преступление наказание должно быть большим. Они согласны, но не понимают при чем здесь рецидивисты. Привожу первый пришедший на ум пример. Человек зашел к соседям с кухонным ножом -- странно, надо спросить, чего это он. Человек, отсидевший за убийство кухонным ножом, зашел к соседям с кухонным ножом -- надо защищаться. То же самое делает и лишенный рационального сознания живой организм. Ведь что такое аллергическая реакция? По сути, это неадекватная реакция организма на "кухонный нож соседа-рецидивиста".

-- Точно! -- говорит Ортик.-- У меня аллергия, я знаю.

И я объясняю им, что не только человек дает аллергическую реакцию в подобной ситуации. Гиперреакция на раздражитель происходит не только на сознательном и бессознательном, но и надсознательном уровнях. Гриша морщится, но Ортик должен понять. То есть нечто, определяющее судьбу человечества, аллергизировалось в ходе истории.

-- Ты считаешь, что Всевышний -- аллергик? Что у него крапивница? -фыркает Ортик.

Но я объясняю ему, что вообще не собираюсь вторгаться в сферу религии. Что то, о чем я говорю, скорее не божественная, а промежуточная сфера, действующая достаточно непредсказуемо, по совершенно своим понятиям. И царь Соломон, разрешая своим женам оскорблять Иерусалим идолопоклонничеством, привнес этот аллерген. А Иерусалим лучше не аллергизировать. Потому что это какое-то особенное ужасное место, основное. И вот теперь, даже такая невинная вещь, как наш проект, вызывает аллергию и убивает. Я стараюсь не смотреть как они переглядываются стеклянными глазами и продолжаю. Говорю, что если мы продолжим проект, продолжатся и убийства жен. А если мы не остановимся, это может вызвать анафилактический шок. Всего. Потому что это -- Иерусалим. Я произношу жестко, с максимальной однозначностью:

-- Проект должен быть прекращен. Немедленно. И безжалостно.

Гриша смотрит на меня с жалостью. Молчит. Ортик возмущенно таращит глаза, потом заявляет:

-- Это уже вообще... Хуже язычества. И хуже атеизма тоже. Профанация полная. Давид, ну что ты несешь? Ты же культурный человек, наверняка ТАНАХ читал. И кто, интересно, тебе позволит прекратить проект! Про который ты не все знаешь!

Это мой просчет. Ортик находится в рамках своих, вернее --ортодоксальных представлений. Каким бы "своим" он не был в компании. Наивно было надеяться на его поддержку. Я для него вор, выскочивший из-за свитков Торы в разгар молитвы. Значит, я для него враг. Прежде всего потому, что Ортику тоже нужен этот проект. Не меньше, чем Грише. И нет у меня больше аргументов, одно только сосущее знание, что проект надо оборвать. И я говорю:

-- Один из вас не верит ни во что. Другой верит только в то, что сказал его рав. Но факты упрямая вещь. Красное, как кровь, вино несколько дней назад, у Беллы, залило портрет Марты и она умерла в ту же ночь. Брызнуло на портрет Леи, и она ранена. Тоже случайность?

Я презираю сам себя за эти банальности. Но они реагируют еще предсказуемей и хором отзываются:

-- Совпадение!

Уроды, не слышащие ничего. Ни слов, ни рева.

-- А лев? -- кричу я.-- Что вы скажете на это?

-- Какой лев? -- нервно отзываются они почти что хором.

-- А такой. Хищный. Который задрал Марту. И пытался сожрать Лею! Она его видела! Она, она мне сама сказала. Что на нее напал лев. ЛЕВ! И он убежал при моем приближении, волоча за собой распадающуюся тень. Я видел эту тень, ясно?! Ортик, да очнись ты! Что означает лев в иудейской традиции? Ничего хорошего, если он при этом жрет женщин, так?

Ортик снимает очки и начинает их медленно, нарочито медленно протирать, косясь на Гришу.

-- Ну, лев... символ колена Иегуды... символ Иерусалима...-- наконец говорит он.-- Ну и что? И вообще, все это профанация... Мне трудно тебе поверить, извини конечно. Лев... в центре Иерусалима... Это означает, что он сбежал откуда-то, вот и все. Если он вообще был.

-- Все! -- говорит Гриша.-- Мне надоело. Ортик сейчас позвонит в зоопарк и спросит... о, господи, чушь какая... Ортик, все-таки позвони в иерусалимский зоопарк, спроси, не сбежал ли у них лев. Ну и в "Сафари" рамат-ганское тоже позвони, ладно. А я хочу услышать про льва от Леи, напрямую. Давид, она сможет со мной поговорить?

Ортик цепляет очки обратно, сразу уменьшая и глаза, и, соответственно, недоумение, плещущееся в них. Ему явно не хочется звонить, потому что он тоже не любит выглядеть идиотом, во всяком случае, когда представляет себя в этой роли. Я бы тоже не хотел звонить. И он вздыхает:

-- Ладно, я позвоню. Но после того, как ты поговоришь с Леей. Потому что если она подтвердит про льва-людоеда, в этом будет смысл. А если нет, то зачем мне звонить?

Гриша вдруг подходит ко мне вплотную и впивается взглядом в мое лицо. Я стараюсь придать взгляду решительность, но получается только напряженное ожидание. Он спрашивает:

-- Лея ведь подтвердит про льва, а, Давид? Ты в этом уверен, да?