i dfee46a8588517f8

Дело, как водится, решил Распутин, возвратившись из род­ного Покровского. Сначала, правда, он тоже испытывал известные колебания. «Наш Друг велел мне ждать со стариком, пока Он не увидит дяди Хвостова — какое впечатление тот на него произве­дет,— сообщает царица в ставку 10 ноября.— Ему очень жалко милого старика, говорит, что он такой праведник. Но Он боится, что Дума его ошикает, и тогда ты будешь в ужасном положении». Дядя Хвостова — это известный нам А. А. Хвостов, которого Распутин хотел посмотреть с точки зрения его пригодности как кандидата на место Горемыкина. «В городе опять ужасно ворчат на милого старого Горемыкина. Прямо отчаяние! — пишет ца-

рица на другой день.— Завтра Гр[игорий] повидает старого Хвостова, а затем вечером я Его увижу. Он хочет рассказать мне, о своем впечатлении — будет ли он достойным преемником Го­ремыкину».

Впечатление оказалось плохим (А. А. Хвостов крайне отрица­тельно относился к Распутину и не скрывал этого). «Ну, вчера я видалась с нашим Другом от 5,5 до 7 часов у Ани,— сообщает царица 13 ноября.— Он не допускает и мысли, чтобы старика уволили... Он находит, что лучше подождать. По-божьему не следовало бы его увольнять»⁹¹. Вопрос, как говорится, был ис­черпан.

Помимо негативного отношения к «старику» Думы и поме- щичье-буржуазной общественности, у царской четы была еще одна причина думать о преемнике Горемыкину — последний упорно не соглашался на кандидатуру А. Н. Хвостова в качестве министра внутренних дел, хотя на ней настаивали упомянутый выше в письме Александры Федоровны князь Андроников и Распутин. Кроме того, сам Горемыкин по старости лет тяготился своим положением и без видимого сожаления готов был уйти со своего поста. В силу этого вопрос о его дальнейшем премьерстве фактически был лишь отодвинут; как оказалось, очень ненадолго.

Отставка Горемыкина, последовавшая в январе 1916 г., не была, так сказать, обычной, текущей отставкой. Она знамено­вала собой окончательное оформление нового и последнего пе­риода в жизни официального правительства, который, однако, наступил раньше — как следствие первых трех увольнений в сентябре — октябре 1915 г. На смену прежним классическим бюрократам пришли и заняли ключевые позиции в правитель- j стве министры, которых цитированный нами Нольде, несмотря на { всю свою академическую сдержанность, вынужден был харак- i теризовать как «подлинных проходимцев и жуликов». И это дей- ' ствительно реальный факт.

Период «министерской чехарды» делится как бы на три под­периода, связанные с назначением и деятельностью определенных министров, каждый из которых накладывал свой отпечаток на деятельность Совета министров в целом, привносил свой стиль, оставлял свой след в процессе и формах разложения царизма. Первым таким министром-проходимцем — и, пожалуй, самым ко­лоритным — стал министр внутренних дел А. Н. Хвостов, назна­ченный сразу же после увольнения Щербатова.

Соловей-разбойник и Степан Петрович

Характеризуя А. Н. Хвостова, товарищ министра внутренних дел при Столыпине, а затем государственный секретарь С. Е. Кры- жановский писал: «Это был человек очень неглупый, талантли­вый и ловкий, но какой-то неистовый, почти первобытный по инстинктам и вдобавок совершенно аморальный, способный ради личных выгод и целей на какие угодно поступки». Обладал

внешностью гориллы или антропоида. В бытность свою губер­натором получил прозвище Соловей-разбойник ⁹². Посвист этого одиннадцатипудового «соловья», раздававшийся в Вологодской и Нижегородской губерниях с 1906 по 1912 г., был так громок и выразителен, что уже тогда его имя стало нарицательным как символ крайней одиозности и низкопробности. Когда на заседании Совета министров совместно с губернаторами, специально пос­вященном подготовке избирательной кампании в IV Думу (кото­рая стала олицетворением самого разнузданного произвола и беззакония), нижегородский губернатор изложил свои рекомен­дации, ответом ему было неловкое молчание ⁹³.