i dfee46a8588517f8

Идею о «еврейском равноправии» подсказал Протопопову его друг и советчик Курлов. Как истый жандарм, он был убежден, что революцию в России делают евреи, недовольные «чертой осед­лости» и другими ограничениями, и если эти «стеснения», хотя бы частично ликвидировать, большинство их превратится в лояльных российских обывателей. Характерно, что другой высокопоставлен­ный полицейский — Белецкий занимал в еврейском вопросе точно такую же позицию, как Протопопов и Курлов. В специальной записке на имя царя он призывал последнего в порядке «высо­чайшей милости» упразднить «запретительные нормы» в отноше­нии евреев, мотивируя необходимость этого шага двумя соображе­ниями: мера эта будет способствовать упрочению престижа царской власти и произведет хорошее впечатление в странах-кре- диторах, особенно в Америке (где судьба займов во многом за­висела от еврейских банкиров) ^з49.

В так называемой «предсмертной записке А. Д. Протопопова», опубликованной Петром Рыссом, экс-министр пытался изобразить дело таким образом, что у него была продуманная и цельная программа деятельности. Помимо продовольственного и еврейско­го вопросов, он еще.называет законопроект о выборном духо­венстве, разработанный в синоде по его инициативе в результате соглашения с Раевым и при поддержке Питирима. Согласно проекту, священники выбирались приходами, содержание они должны были получать от казны, плата за требы запрещалась ³⁵⁰.

. Самым интересным с точки зрения характеристики государст­венных потенций Протопопова, а заодно и царской четы был его проект, изложенный в памятной записке на имя царя и направ­ленный, по его словам, на то, чтобы «в известной мере развить существовавшую русскую конституцию». Надо полагать, этот про­ект представлялся Протопопову остроумным ходом, выбивающим из рук «Прогрессивного блока» его главное оружие — Ми­нистерство общественного доверия.

Проект состоял из трех основных пунктов: 1) Думе и Государ­ственному совету предоставлялось право вносить запросы и голо­совать не только по вопросу незакономерности действий тех или иных министров и главноуправляющих, но и по вопросу о нецеле­сообразности их действий; 2) в случае, если закрытым голосова­нием в две трети кворума Думы действия министра будут осуж­дены, следует вторичное голосование, предлагающее дать этому министру объяснение перед «особым Верховным судилищем», со­стоящим из сенаторов и членов Государственного совета и Думы, а также почетных опекунов, членов Военного совета или других лиц, назначенных по высочайшему повелению; 3) постановление «судилища» идет «на высочайшее благовоззрение».

Даже царь оценил всю прелесть этого «конституционного» перла, вышедшего из-под пера вчерашнего октябриста. Царю «понравилась моя мысль», писал Протопопов, потому что поста­новление «судилища» «еще не предрешало его (царя.— А. А.) резолюции».. Согласно проекту, выбор у царя был достаточно широк: он мог направить дело к доследованию, оправдать обви­ненного министра, ограничиться замечанием, или выговором и, наконец, удалить. По мнению самого Протопопова, его проект был хорош тем, что «ставил право запросов законодательных учреж­дений весьма на реальную почву, не умаляя юридически права верховной власти». Царица, в свою очередь, «находила, что этот шаг возможный, хотя и серьезный». Царь поручил разработать проект двум сановникам-юристам, сказав, что «дело это с'пешное». Однако из-за «технических трудностей» (?) они это задание не выполнили ³⁵¹.

В конечном итоге вся «позитивная» политика по отношению к стране и Думе свелась к приемам мелкой хитрости, ничего не значащих жестов и другим подобным ухищрениям. Прекрасное представление о характере такой политики дает один полицейский документ, составленный в недрах департамента полиции в конце

1915 г., с характерным заголовком: «Что делать?». Документ не подписан, но на нем явно лежит отпечаток личности тогдашнего главы ведомства Хвостова.